– Правда-правда… и ты должна… смириться с этим… Я умер…уже много лет назад… Но хуже всего то… что я убиваю тебя… Почему бы тебе несъездить развеяться в Париж?

Ему очень хотелось знать, что произошло между ней и Алексом,но он ни о чем не спрашивал. Он не хотел показывать, что обо всем осведомлен.

– Почему именно в Париж? – удивилась она.

Поехать к отцу после всего того, что произошло между нимилетом? Даже мысль об этом ей невыносима.

– Я хочу… чтобы ты уехала… на некоторое время… –настаивал Джон Генри.

Она решительно покачала головой:

– Я не поеду.

– Нет, поедешь.

Они препирались точно дети, но это их совсем не развлекало.

– Не поеду.

– Черт, я хочу, чтобы ты куда-нибудь уехала!

– Хорошо, тогда я схожу прогуляться. Но это и мой дом,и ты не можешь меня просто так выгнать. – Она взяла у Джона Генри поднос ипоставила его на пол. – Я просто тебе надоела. – Но он не обратилвнимания на озорной огонек, мелькнувший в ее глазах, когда она пошутила: –Просто тебе нужна новая сиделка, более сексуальная.

Но он лежал, сердито сверкая глазами, в последние дни онстал ужасно несговорчивым брюзгой.

– Не болтай чепухи!

– А я и не болтаю, – мягко ответила она, наклоняяськ нему. – Я люблю тебя и не хочу никуда уезжать.

– Зато я хочу, чтобы ты уехала!

Она отодвинулась от него, он посмотрел на нее, помолчал итихо проговорил:

– Мне хочется умереть. – Он продолжал с закрытымиглазами: – И это все, чего я хочу. И почему только… Господи, почему я все ещеживу? – Он открыл глаза и посмотрел на нее. – Ответь мне. Где жесправедливость? – Он как будто обвинял Рафаэллу.

– Почему я не умираю?

– Потому, что ты нужен мне, – мягко сказала она,но Джон Генри покачал головой и снова отвернулся.

Он долго не произносил ни слова, и когда она осторожноприблизилась, то увидела, что он крепко спит. Ей было больно оттого, что оннесчастен. Это означало, что она что-то делала не так. На цыпочках в комнатувошла сиделка, но Рафаэлла знаком остановила ее, и они осторожно удалились накороткое совещание. Они решили, что он скорее всего проспит до самого утра. Унего был длинный, трудный день сегодня, и Рождество не принесло в его жизньникакого разнообразия. Да и ничто уже не могло развлечь его. Ему всеосточертело.

– Если я понадоблюсь, я у себя, – прошепталаРафаэлла и медленно спустилась в холл.

Бедный Джон Генри, он действительно влачил жалкоесуществование. Но Рафаэлла видела несправедливость не в том, что он все еще жилна этом свете, а в том, что он пережил несколько ударов. Не будь их, то даже вего возрасте он мог оставаться в хорошей форме. Конечно, не в той, в какой быллет в пятьдесят – шестьдесят, но все-таки он мог еще быть жизнерадостным,веселым и деятельным. Но получилось иначе, и он имел лишь то, что имел. Егожизнь угасала.

Она медленно вошла в свою комнату, думая о муже, ипостепенно ее мысли переключились на другое. Она думала о своей семье, котораяотмечала Рождество в Санта-Эухении, об отце и незаметно для себя сталавспоминать о прошлом Рождестве в доме у Александра. И в сотый раз за этот деньона вспомнила слова Алекса, которые он сказал на побережье: «Я буду ждать… Ябуду ждать…» Его голос так и звучал у нее в голове. И сидя одна-одинешенька всвоей комнате, она гадала, на самом ли деле он был сейчас дома. Была половинавосьмого, час, подходящий для официальных визитов, и она вполне могла пойтипрогуляться. Вот только куда принесут ее ноги? А что, если пойти к нему? Глупо?Или нет? И стоит ли это делать вообще? Она знала, что не стоит, что ее местоздесь, в огромном пустынном особняке Джона Генри. Время шло, и внезапно онапочувствовала, что не может не пойти, пусть хоть на минутку, хоть на полчаса,только чтобы взглянуть на него. Она понимала, что это сумасшествие, но вполовине девятого решила идти. Она была не в состоянии оставаться дома ни однойминутой дольше.

Рафаэлла быстро набросила красное шерстяное пальто напростое черное платье, надела высокие узкие черные сапоги, набросила на плечочерную кожаную сумку, наскоро расчесала волосы. Ее сердце колотилось отрадостного ожидания, она осуждала себя за то, что идет к нему, и улыбалась,представляя его лицо, когда он откроет дверь. Она оставила записку, что вышлапогулять и, возможно, зайдет к друзьям на огонек, на случай если ее хватятся. Икак на крыльях полетела к маленькому домику, в котором не появлялась уже пятьмесяцев.

Увидев этот дом, Рафаэлла остановилась и долго стояла исмотрела на него. У нее было чувство, что она потерялась в чужом городе итеперь, через полгода, нашла дорогу домой. Даже не пытаясь сдержать улыбку, онаперешла улицу и позвонила. За дверью послышались быстрые шаги. После небольшойпаузы дверь открылась, и она увидела Алекса, боявшегося поверить своим глазам.Наконец он улыбнулся ей в ответ.

– С Рождеством! – сказали они хором ирасхохотались. Он с поклоном пригласил ее войти:

– Добро пожаловать домой! Она вошла, не сказав нислова.

Теперь гостиная была обставлена по всем правилам. Алекс иМэнди сами подбирали предметы обстановки, объездив множество аукционов,распродаж, магазинов, художественных галерей и антикварных лавок. То, что у нихполучилось, являло собой сочетание раннего американского стиля и стиля французскойпровинции. Стены были отделаны декоративным мехом, гостиную украшалирепродукции французских импрессионистов, большое количество серебра и керамики,а также старинные книги. На каждом столе стояла огромная ваза с цветами, и вкаждом углу росли комнатные растения. Обивка была кремового цвета, маленькиедекоративные подушки тоже были отделаны мехом. Несколько подушек Аманда связаласвоими руками специально для Алекса.

После его разрыва с Рафаэллой она еще больше привязалась кдяде, чувствуя потребность заботиться о нем. Тем более что больше некому былоэто сделать. Она ворчала на него за то, что он плохо ест, ему не хватаетвитаминов, не высыпается, ездит слишком быстро и не следит за садом. В своюочередь, Алекс подшучивал над ее мальчиками, говорил, что она не умеетготовить, не умеет краситься и одеваться, и непостижимым образом помогал ейчувствовать себя самой симпатичной девчонкой на свете. Они вместе велихозяйство, и, переступив порог, Рафаэлла сразу ощутила тепло и уют, которыеисходили даже от стен этого дома.

– Как у вас уютно, Алекс!

– Правда? В основном всем этим занимается Мэнди послешколы.

Он гордился своей племянницей, и хотя она была далеко, оничувствовали легкое облегчение, заговорив о ней. Словно они были не одни. АРафаэлла немного побаивалась, что Алекс пригласит ее посидеть у камина вспальне, воспоминания о которой слишком волновали ее. Впрочем, ей не хотелосьидти ни в кабинет, ни даже в кухню. Эта гостиная была такая уютная, и она ни очем не напоминала.