– Не думаю. Для этого нет причин.

Она улыбнулась, и ей очень захотелось прикоснуться к егощеке. Но она не могла себе этого позволить. Никогда-никогда. А он совсем сошелс ума. Глупо сидеть и ждать ее всю оставшуюся жизнь.

– Пойдем. – Он поднялся и протянул ей руку. –Я провожу тебя до машины. Или этого лучше не делать?

– Лучше не надо, – с улыбкой ответила она, –но ты можешь проводить меня до полдороги.

Уже темнело, и ей не очень-то хотелось возвращаться одной втемноте. Она вопросительно взглянула на него, приподняв брови, ее глаза ещебольше выделялись на осунувшемся лице.

– Как Аманда?

– Скучает по тебе… почти так же сильно, как я. –Он мягко улыбнулся.

– Как она провела лето? – Рафаэлла не улыбнулась вответ.

– Она прожила у Кэ почти пять дней. Моя драгоценнаясестрица планировала, что целый месяц будет демонстрировать ее избирателям.Мэнди посмотрела на всю эту кухню и решила убраться подобру-поздорову.

– Она вернулась домой?

– Нет, мама взяла ее с собой в Европу. Кажется, онинеплохо провели время.

– Разве она тебе ничего не рассказывала?

Он посмотрел на Рафаэллу долгим взглядом:

– До сегодняшнего дня я вообще плохо слышал, что мнеговорили.

Она кивнула, и они пошли дальше. Наконец она остановилась.

– Дальше я пойду одна.

– Рафаэлла… – Он помедлил и решился все жепопросить ее: – Можно, мы будем иногда встречаться? Вместе пообедаем… выпьемчто-нибудь…

– Я не могу на это согласиться.

– Но почему?

– Потому, что нам обоим хотелось бы большего, и ты этознаешь. Пусть все останется как есть, Алекс.

– Почему? Чтобы я тосковал по тебе, а ты доводила себядо изнеможения? И это ты находишь справедливым? Поэтому отец пригрозил тебесмертью Джона Генри? Чтобы заставить нас жить такой невыносимой жизнью? Неужелиты не ждешь от жизни ничего большего, Рафаэлла? – Не в силах совладать ссобой, он приблизился и нежно обнял ее.

– Неужели ты обо всем забыла?

Она чуть не заплакала, уткнувшись ему в плечо.

– Я все, все помню… но это все позади.

– Нет. Я ведь люблю тебя. И буду любить всегда.

– Но ты не должен. – Она все-таки поднялаголову. – Забудь обо всем. Ты должен это сделать.

Алекс покачал головой и спросил:

– Что ты делаешь на Рождество?

Рафаэлла удивленно взглянула на него, не понимая, что у негона уме.

– Ничего. А что?

– Аманда уезжает к маме, на Гавайи. Они улетают в пятьвечера накануне Рождества. Почему бы тебе не прийти ко мне на чашку кофе? Яобещаю, что не буду докучать тебе и требовать невозможного. Я просто хочу тебявидеть. Это так важно для меня. Рафаэлла, пожалуйста…

Его голос задрожал, и тогда она, из последних сил стараясьбыть твердой, оттолкнула его и покачала головой.

– Нет, – прошептала она чуть слышно. – Нет.

– Я не хочу тебя заставлять. Но я буду дома. Один. Всюрождественскую ночь. Подумай об этом. Я буду ждать.

– Нет, Алекс… ради Бога…

– Не волнуйся. Если ты не придешь, я все пойму.

– Но я не хочу, чтобы ты ждал меня. И я не хочу приходить.

Он промолчал, но в глубине души у него затеплилась надежда.

– Я буду ждать.

Он улыбался.

– А теперь прощай.

Он поцеловал ее в лоб и потрепал по плечу своей большойрукой.

– Береги себя.

Она ничего не ответила и медленно пошла прочь. Один раз онаоглянулась. Он стоял на месте, и ветер теребил его темные волосы.

– Я не приду, Алекс.

– Ничего страшного. Я все-таки буду ждать. Вдруг тынадумаешь.

Она уже дошла до лестницы, ведущей наверх, к машине, когдаон крикнул ей вслед:

– До Рождества!

Он смотрел, как она поднималась, и думал о преданностиРафаэллы Джону Генри, о ее любви к нему самому, о ее обязанностях. Она былавольна в своих поступках.

И он не мог перестать ее любить.

Маленькая рождественская елочка мерцала на карточном столе,словно освещая Рафаэллу и Джона Генри. Они разделывались с индейкой, держа наколенях слишком надоевшие всем в этом доме подносы. Он был сегодня совсемтихим, и Рафаэлле подумалось, что праздник скорее угнетал его, напоминая обылых катаниях на лыжах в дн?? его юности, об их рождественских каникулах вместес Рафаэллой или о тех годах, когда его сын был маленьким и фойе на первом этажеукрашала огромная елка.

– Джон Генри… дорогой, ты хорошо себячувствуешь? – Она наклонилась к нему, и он молча кивнул. Он думал обАлексе и их разговоре. Что-то было явно не так, но в последние месяцы ему такнездоровилось, что он почти не обращал внимания на состояние Рафаэллы. Ейвсегда удавалось его одурачить: в своем стремлении поддержать его настроениеона искусно прятала свои переживания. Он со вздохом откинулся на подушки.

– Я так от всего этого устал, Рафаэлла!

– От чего, от Рождества? – удивилась она. Комнатуосвещали только елочные гирлянды, но, возможно, его раздражало бы яркоеосвещение.

– Нет, от этого всего… от жизни… от обедов… отновостей, в которых нет ничего нового. Я устал дышать… разговаривать…спать… – Он быстро взглянул на Рафаэллу, глаза его были грустны.

– А от меня ты еще не устал? – Она улыбнулась инаклонилась к нему, чтобы поцеловать, но он отвернулся.

– Не надо… – глухо произнес он, уткнувшись вподушку.

– Джон Генри, что случилось?

Рафаэлла была удивлена и обижена, и он медленно повернулся кней.

– И ты еще спрашиваешь? Как ты можешь… так жить?.. Какты можешь это выносить? Иногда… я думаю о стариках… которые умирали в Индии… аих молодые жены… должны были всходить на погребальный костер… Я ничем не лучше,чем они…

– Замолчи. Не говори глупостей… Я люблю тебя…

– Значит, ты ненормальная, – не на шуткурассердился он. – Но если ты и чокнутая, то я – нет. Почему ты никуда неуезжаешь? Отдохни… сделай что-нибудь, Бога ради… Но только не прожигай своюжизнь, сидя возле меня… Моя жизнь кончилась… – Его голос стал совсемтихим. – Моя жизнь кончилась. И она была бесконечно долгой.

– Неправда.

Она пыталась его утешить, но слезы застилали ей глаза. Одинего вид раздирал ее сердце на части.