естественного, синтетическое молоко ароматней коровьего. Исчезла потребность в продуктах, произведенных из живых организмов, – и никто не разводит животных на убой. Тебе не кажется, что это похоже на случай с разрушителями? Они стали угнетателями, потому что это легкий способ удовлетворения потребностей. Может, мы откроем новые пути их удовлетворения, если, конечно, эти потребности жизненно необходимы?

– Мне кажется, ты чуть ли оправдываешь их…

– Ничуть. Понять – не значит оправдать. Можно понять и осудить. Оттого, что раб приносит хозяину пользу, рабство не становится морально чистым. У зла есть верхушка и корни. Если срубить верхушку, не выкорчевывая корней, от них могут пойти новые побеги. Мы силой заставим разрушителей смириться, освободим пленников – срубим верхушку зла. А затем надо покончить с самой возможностью его возникновения, а для этого следует разобраться, какие корни его питали. Если разрушители используют ткани живых организмов для собственной жизнедеятельности, они смогут заняться производством синтетических тканей, мы охотно поможем им в этом.

– Одно скажу: превращение чертей в ангелов дело непростое.

– Как и обучение ангелов человеческому образу жизни. Однако мы должны этим заняться.

– Вряд ли мы увидим результаты при нашей жизни.

– Пусть видят внуки – ради этого стоит постараться.

Я пошел к себе и лег.

Вспыхнул видеостолб. Посреди комнаты, опираясь на трость, стоял Ромеро.

– Поздравляю с благополучным возвращением, дорогой друг! Не вставайте, я отлично вижу вас и в кровати, а пожать друг другу руки мы все равно не сумеем. Окажите честь встретиться со мной завтра.

– С удовольствием.

– В таком случае давайте пообедаем. Посидим вместе за столом, как в старые времена. Кстати, вы не обиделись, что я вас не встретил? Вы понимаете, среди встречающих были особы…

– Понимаю, Павел. Завтра к обеду я буду у вас.

Он исчез.

9

До чего же она была прекрасна, милая зеленая Земля!

Я все утро бродил по улицам Столицы, поднимался над ее домами, выбирался в окрестные поля и парки, даже искупался в канале. Мальчишки с уважением следили, как я выходил из воды: стоял октябрь. Нужно затеряться на три года в космических просторах, чтобы ощутить, как хорошо дома!

Я присел в скверике на площади. Напротив стоял дом с навесом над первыми этажами, под этим навесом в последний приезд в Столицу я прятался от дождя. Я вспомнил незнакомую девушку с высокой шеей и широкими бровями, Мери Глан, мы с ней тогда стояли рядом, и она издевалась надо мной. Что стало с этой строптивой Мери? В Столице ли она? Или умчалась, как все, на какую-нибудь новостройку? Кто-то сел на скамейку. Вначале я не обратил внимания на соседа, потом повернулся.

На скамейке сидела Мери Глан.

– Здравствуйте, Эли! – сказала она. – Вас ведь зовут Эли Гамазин?

– Здравствуйте! – ответил я. – Да, я Эли Гамазин. А вы, если не ошибаюсь, Мери Глан?

Она спокойно кивнула.

– Какое совпадение, – сказал я. – Представьте себе, я только что думал о вас, и вот – вы появляетесь!

– Вы считаете это совпадением? Просто я попросила Охранительницу навести вас на мысли обо мне.

Мне стало смешно и досадно. За три года я успел забыть, что на Земле командуют Охранительницы. Если и было чудо, что я думал о Мери, то чудо обыденное, технически подготовленное, еще деды потрудились, чтоб оно было осуществимым.

– Итак, вы хотели меня увидеть, Мери? Я все же настаиваю на своем: я тоже поинтересовался, где вы. Что же мы скажем друг другу теперь, когда желания наши осуществились?

Она не торопилась с ответом. Впоследствии я узнал, что до нее не вдруг доходит, чего от нее ждут. Пока она раздумывала, я разглядывал ее. Я помнил ее некрасивой, но она была скорее хорошенькой. Единственным, что не вязалось с ее тонким лицом, были широкие брови, но они нависали над такими задумчивыми глазами, что несоответствие пропадало. С первой встречи я знал, что глаза у нее темные, но поначалу мне показалось, что они темны от гнева.

– Я виновата перед вами, – сказала Мери. – Не знаю, почему я была с вами груба в Каире и на этой площади. Я решила: извинюсь, когда встретимся. Но вы улетели на Ору, а после в Плеяды и Персей. А теперь вы вернулись, и я извинилась!

Она встала, но я задержал ее. Мне захотелось пошутить.

– А вы знаете, что перед отлетом я запрашивал Справочную о нашей взаимной пригодности?

Мери решительно не хотела смущаться.

– Да, знаю. Я знаю также и то, что мы ни с какой стороны не подходим друг другу. Всего доброго, Эли.

Я не решился задерживать ее. Я сидел на скамейке и смотрел ей вслед. Про Справочную она соврала: Охранительницы не выдают личных тайн. Потом я сообразил, что Мери, очевидно, тоже запрашивала обо мне и потому знает, как мало у нас соответствия. Она для того и попрощалась, чтобы я не узнал ее маленького секрета. Мне было жалко, что она ушла.

– Вы не забыли, что вас ждет друг? – сказала Охранительница голосом старика.

Вызванная авиетка появилась немедленно.

– Я хотел лететь вам навстречу, – сказал Ромеро, обнимая меня. – Справочная доложила, что вы замечтались на одной из площадей. Куда же мы с вами, юный многострадальный Одиссей? До обеда еще часа два, если, конечно, вы не желаете подкрепиться пораньше.

Он держался так непринужденно, словно у нас никогда не было споров. Я охотно поддержал этот тон.

– Пойдемте на гребень Центрального кольца. Оттуда великолепнейший вид на Столицу.

– Отлично. Любоваться Столицей я готов всегда, сегодня к тому же ясный день.

Пока мы поднимались на крышу, я украдкой присматривался к Павлу. Все мои знакомые стали иными, я еще не привык к их новому виду.

– Давненько мы не виделись, – сказал Ромеро, улыбаясь.

– Всего два с половиной года.

– Нет, мой друг, целую эпоху. Мы простились в одной социальной эпохе, а встретились в другой. Отсчет времени правильнее вести по событиям, а не по часам.

– Событий произошло много.

– Произошла революция, друг мой. А если власть не перешла от одного класса к другому, как это бывало у предков, так лишь потому, что давно не существует классов. Это, впрочем, не умаляет совершившегося переворота.

– Вы называете это переворотом?

– Вы считаете, что я неправ? До сих пор мы жили лишь для себя. А попробуй ныне осуществить что-нибудь полезное одному человечеству – Большая еще поразмыслит, не повредит ли это народам, которых мы вздумали опекать.

Я понимал, что он не столько вызывает меня на спор, сколько отделывается от накопившейся горечи.

– Я