Помянув добрым словом старуху-домработницу, у которой на кухне был полный порядок, все чашки в буфете стояли строго по ранжиру, и сахарница полна, и кофе имелся аж трех сортов, Анна составила чашки на поднос и понесла его в комнату.

Эти двое сидели рядом на диване, тесно сдвинув головы, и о чем-то толковали вполголоса.

За кофе разговор шел об искусстве, потом Ростоцкий долго любовался картинами и, наконец, уехал, предварительно договорившись, чтобы за ним прислали из музея машину. Он объяснил, что на его собственной машине оказались проколоты все колеса, оттого он и задержался. И если бы не его обязательность и хорошее воспитание, которое велело ему позвонить, тут же сказала Светлана, им с сестрой пришлось бы несладко.

А Анна добавила, что колеса ему наверняка проколол Штукин, чтобы задержать его и приехать раньше его в квартиру Броницкого.

Снова начались расшаркивания, встревоженные взгляды и предложение показать Светлану хорошему врачу, так что Анне это слегка надоело. Очевидно, Ростоцкий это заметил, и тут как раз позвонили, что машина у подъезда.

– Поедем и мы? – спросила Анна. – Я вызову такси.

– Подожди, это должно быть где-то здесь… – Светлана выдвинула верхний ящик стола и принялась перебирать бумаги.

– Что ты ищешь? – удивленно спросила ее Анна.

– Вот это! – Светлана вытащила из стопки бумаг листок с копией завещания Броницкого.

– Ты же его уже читала, и не один раз.

– Да, но одна фраза казалась мне непонятной и бессмысленной… вот эта фраза, послушай…

Светлана положила листок на стол и прочитала:

«…остальное мое движимое и недвижимое имущество, включая китайскую нефритовую шкатулку с ее содержимым, и кота Тимошу…»

– Когда я прочла завещание, я подумала, что Сергей Сергеевич поручил мне заботу о своем коте. Но никакого кота у него не было, и домработница сказала, что в его доме никогда не было кошек – он боялся за свой антиквариат. Но тогда что значит эта фраза? Тогда я думала о многом другом и не придала ей значения. Мало ли что написал старый человек…

– А сейчас?

– А сейчас я кое-что вспомнила… вспомнила, как мать в детстве пела мне какую-то странную колыбельную…

Светлана прикрыла глаза и запела монотонным усыпляющим голосом, в котором прозвучало что-то детское:

– У Тимоши, у кота были красны ворота, были красны ворота и калитка заперта… за калиткою за той спрятан ключик золотой…

Светлана замолчала, открыла глаза, посмотрела на сестру.

– Ну колыбельная как колыбельная, – проговорила Анна. – Почему ты сейчас вспомнила о ней?

– Кот Тимоша… не такой человек был Сергей Сергеевич, чтобы случайно упомянуть его в завещании. Тем более он упомянул его рядом с китайской нефритовой шкатулкой. Которая, очевидно, очень и очень ценная, раз этот тип, – Светлана кивнула на дверь, – так хотел ее получить.

– Да, но эту колыбельную пела тебе мать. При чем здесь покойный Сергей Сергеевич?

– Не знаю, может, и ни при чем, но он – родственник моей матери, и в детстве она с ним была знакома… потом между ними что-то произошло, как говорится, черная кошка пробежала…

– Ну не знаю… а сама-то ты что по этому поводу думаешь?

– Посмотри сюда! – Светлана наклонилась к правой тумбе письменного стола и показала сестре на покрывающую эту тумбу сложную резьбу.

На деревянной поверхности, рядом с античной колонной, на капитель которой нажал Штукин, были вырезаны изящные ворота, рядом с ними была маленькая калиточка.

– Вот они – «красны ворота»! – проговорила Светлана взволнованно. – Ворота, вырезанные на красном дереве! А вот и запертая калитка… я хочу проверить, вдруг за этим что-то скрывается.

Она нажала на резную калитку – и та вдруг открылась. За ней обнаружилось небольшое углубление, в котором лежал маленький золотистый ключик с фигурной бородкой.

– Вот он, вот он – «ключик золотой»! – радостно воскликнула Светлана. – Видишь, я не ошиблась!

– Да, ключик у нас есть, но что им открыть?

– Может быть, им нужно открыть тот самый замок, который открыл Штукин?

– Да, но ты помнишь, чем это для него закончилось. Он попал в капкан, чуть не лишился руки.

– Он поспешил и потерял осторожность. Мы не допустим такой ошибки. Кроме того, у него не было этого золотого ключика.

Светлана нажала на капитель колонны, как до нее сделал Валентин Штукин, и, как и тогда, раздался негромкий щелчок, и из левой тумбы стола слегка выдвинулся потайной ящик.

Светлана вставила в скважину на этом ящике найденный в тайнике ключик, повернула его, и ящик выдвинулся. Не наполовину, как в прошлый раз, а до самого конца.

Внутри ящика лежала изящная зеленая шкатулка.

– Вот она – та самая китайская нефритовая шкатулка, о которой сказано в завещании!

Светлана потянулась было за шкатулкой – но Анна поспешно схватила ее за руку:

– Вспомни Штукина! В этом ящике спрятан капкан!

– Да, ты права… – Светлана огляделась, нашла на столе простой остро заточенный карандаш и ткнула им в открытый ящик.

Ничего не произошло.

Светлана выразительно взглянула на свою сестру, но та все еще была озабочена.

Тогда Светлана взяла каминные щипцы и прихватила ими шкатулку – осторожно, стараясь не повредить хрупкий нефрит.

Она поставила шкатулку на стол и перевела дыхание.

– Ну вот, мы нашли эту шкатулку! Интересно, что в ней?

– Пока не откроем – не узнаем…

Светлана дотронулась до крышки шкатулки – но та была заперта.

Тогда она вставила в крошечную скважину тот же самый золотой ключик, которым отперла ящик…

Ключик и на этот раз подошел.

Шкатулка открылась. Внутри ее лежала удивительно красивая, оправленная в золото камея из двухслойного оникса – женское лицо, вместо волос окутанное клубком извивающихся змей. Лицо было вырезано с удивительным искусством, мастер сумел передать жестокость и коварство изображенной женщины.

– Как красиво! – тихо проговорила Светлана, любуясь камеей.

– Как страшно! – в один голос с ней произнесла Анна. – Сколько в ней жестокости! Это ведь Медуза Горгона, чей взгляд обращал людей в камень!

И вдруг перед ней на мгновение промелькнуло другое лицо – белое, как каррарский мрамор, чуть тронутое нежным румянцем, как весеннее небо утренней зарей.

– Но смотри – в шкатулке еще что-то есть!

Действительно, на дне шкатулки лежал сложенный вчетверо лист плотной глянцевой бумаги.

Светлана достала его, развернула.

Лист был покрыт аккуратным наклонным почерком.