Но теперь я стала медиумом, умеющим говорить с призраками; разве не так? И неужели одному лишь Бенджамину Франклину и Лиззи Борден[37] есть что сказать живым? Неужели Дред Скотт или Титуба[38] не желают подать голос? С чего им сидеть тихо, ведь их легионы – убитых хладнокровно и расчетливо, погибших от жестокого обращения, постоянных побоев и ужасных предрассудков, их, чьи жизни ни в грош не ценились из-за цвета их кожи? Да реши они заговорить, живые бы оглохли от их плача!

Я долго стояла в дверях спальни, взгляд скользил по рядам кроватей. Затем я раскрыла ладони, словно выпуская что-то. В самом деле, с какой стати им избирать меня своим рупором? Я подошла к своей койке и села, сложив руки на груди. Всю жизнь я провела среди белых. В их обществе пыталась держаться на равных, что становилось мерилом и подтверждением его либеральности. Никто никогда не просил меня нести на плечах груз своего происхождения. Смогу ли я сейчас взвалить этот груз на плечи? Мне хотелось это сделать (и здесь я рассуждала как невинное дитя); я воспринимала это как входной билет, плату за вступление в братство, частью которого я себя никогда не ощущала. Но заслужила ли я это право? Однажды чей-то рот раскроется и выпустит сонм чернокожих призраков. Но будет ли этот рот моим?

Призраки приближались. Будь они чем-то бо́льшим, чем завитками бесплотного пара, будь у них глаза, они бы увидели замешательство, обиду и неприкаянную тоску по дому той, у кого дома никогда и не было. Но их шепот медленно доходил до меня. Пускай корни, шептали они. Мы ждем тебя. Возвращайся домой.

Отбросив в сторону искушавшие меня сомнения, я с удвоенным упорством взялась за учебу.

В конце концов презрение, что я видела в окружавших меня взглядах, сменилось смирением, задумчивостью и даже страхом. В то же время, поскольку у меня была такая возможность, я старалась быть полезной директрисе и потихоньку осваивала все тонкости ее дела. Директриса постоянно стремилась совершенствовать язык и начинала использовать новые идиомы, не потрудившись сперва объяснить их значение; тогда я начинала их интерпретировать. Я интерпретировала ее жесты, и даже молчание, ибо теперь я знала ее лучше, чем кто-либо еще. Это стало для меня огромным преимуществом. Это все и решило.

Отрывок из «Наблюдений очевидца»

Секрет

Однажды по пути в комнату, которую мне отвели в качестве личного кабинета, я проходил мимо открытой двери и увидел молодого доктора-стажера, передающего что-то одному из младших учеников. Увидев меня, последний бросился бежать. Доктор Пичи вытер руку носовым платком, и мы обменялись крепким рукопожатием.

– Не прогуляться ли нам в саду? – предложил он. Приглашение меня удивило: хотя нас связывали самые теплые отношения (насколько вообще возможны теплые отношения между двумя профессионалами, вынужденными по воле обстоятельств видеться ежедневно), любым попыткам сблизиться (причем с обеих сторон) мешало мое заикание и вызванная им застенчивость, которая сковывала меня в присутствии незнакомых людей. Но оказалось, доктор Пичи гораздо больше заинтересован говорить, чем слушать, хоть он и подождал, пока мы не углубимся в сад по тропинке, прежде чем высказать то, что его тяготило.

– Я должен признаться кое в чем, а еще у меня к вам предложение. Надеюсь, я могу рассчитывать, что этот разговор останется между нами.

– Разумеется, – отвечал я. Его слова польстили мне и пробудили мое любопытство.

– Даете слово? Мне бы не хотелось, чтобы о моих действиях кто-то узнал, особенно сейчас, когда все зашло настолько далеко.

– Хм-м… ну да, конечно. Так что за секреты?

Он улыбнулся и театральным шепотом признался:

– Я провожу эксперимент. – Я неуверенно рассмеялся. – Да нет же, серьезно. Вы слышали об эктоплазме?

– Е-е-е-стественно.

– Естественно. И видели предметы, которые отрыгивают здешние дети?

– Эктоплазмоглифы? Да, видел.

– А знаете, как применяют эктоплазму за пределами этих стен?

Я отвечал, что эктоплазма, насколько мне известно, является частью спиритического сеанса и обычно вытекает изо рта медиума. Впрочем, исследования показали, что в большинстве случаев это гнусная подделка и медиум на самом деле изрыгает из себя марлю или вату, а также… Тут доктор Пичи меня прервал.

– Значит, вы не слышали о том, что эктоплазма используется в качестве психотропного препарата?

Я удивился.

Пичи присел на скамейку и пригласил меня последовать его примеру, что я и сделал, слегка покраснев.

– В медицинских кругах уже давно ходят слухи о новом лекарстве, труднодоступном и с недоказанной эффективностью. Популярность его, тем не менее, растет. Но без регулярных поставок провести исследования его эффективности до сих пор не представлялось возможным.

Кажется, я начал понимать, к чему он клонит.

– Так значит, директриса разрешила вам взять образцы…

– Вовсе нет, нет, что вы – да ни за что! Она слышать об этом не желает. Это все дети. Бедные чертенята не прочь получить немного карманных денег. Оказалось, в расплавленном виде ротовые объекты представляют собой чистейшую форму данного препарата, идеально подходящую для экспериментальных целей. Использовать в научных целях препарат с улицы было бы неосмотрительно, так как он может быть разбавлен или смешан с другими наркотическими средствами. Дозировка должна строго регулироваться.

– Полагаю, – медленно проговорил я, – это очень важное открытие… и исследования необходимы, чтобы найти лечение…

– Именно! – просиял Пичи. – Я уже достиг больших успехов. На самом деле, обстоятельства сложились наилучшим образом: мне постоянно поставляют сырье для препарата. Я также имею доступ к контролируемой группе испытуемых…