Возможно, Джанин Каммингс была права. Возможно, моя карьера — в том виде, в каком она была, — уже закончилась, и я просто еще не осознал это.

Я собрал несколько вещей, которых хватило бы на пару дней, а затем рискнул подойти к своему рабочему столу. Джиллиан и мои родители смотрели на меня из-под стекла, запертые в свои крошечные рамки. Мой ноутбук тоже стоял там, дразня. Стопка бумаги, которая, как я надеялся, в конечном итоге превратится в новый роман, лежала рядом, удерживаемая на месте старым стеклянным пресс-папье, когда-то принадлежавшим моей матери.

Повернувшись ко всему этому спиной, я закурил сигарету и поднял оконные жалюзи. Где-то через квартал сработала автосигнализация. День подходил к концу, и солнце медленно садилось за горизонт. Воздух, проникающий в окно, стал прохладнее и действовал отрезвляюще.

Надвигалась ночь, как всегда неумолимо подкрадываясь ко мне.

И под ее защитой, впервые за двадцать лет, я собирался возвращаться домой.

Город Ютика, расположенный в Мохок Вэлли, недалеко от Рома, имел долгую и славную историю, восходящую к временам его основания в 1773 году. Промышленный город на канале Эри, он был домом в основном для представителей рабочего класса и в последние годы пережил довольно серьезный экономический спад. Хотя ходили слухи, что ситуация скоро выправится, последние несколько лет были для Ютики очень тяжелыми. Не знаю, почему и как я попал именно туда, но в этом месте было некое грубое обаяние, вдохновляющее меня как писателя. К тому же город, в котором родилась Аннетт Фуничелло[11], не мог быть совсем уж плохим.

Я арендовал машину на Саут-стрит, затем свернул на Дженеси и направился к автомагистрали штата Нью-Йорк. К шести утра я уже был на пути к Нью-Бетани.

Я снова попытался предугадать, что меня ждет спустя все эти часы пребывания в дороге. Будет ли там сам Мартин? Мне было интересно, как у него сложилась жизнь за последние двадцать шесть лет. Юношеские воспоминания о нем — последние, которые у меня были, — промелькнули в голове. «Как же давно это было», — подумал я, глядя на себя в зеркало заднего вида и видя в нем доказательство своих слов.

Очень и очень давно.

Два перерыва на справление нужды, быстрый перекус, и через пять с половиной часов я свернул с шоссе на съезд, ведущий к Нью-Бетани. Маленький городишко, который я покинул, за все эти годы довольно сильно разросся, и мне потребовалось несколько минут, чтобы сориентироваться. К счастью, на окраине все еще стояла старая придорожная гостиница, которую я знал с детства. Однако с тех пор она была куплена сетью недорогих мотелей и полностью перестроена.

Около полуночи я снял комнату у скучающего старика за стойкой регистрации и, наполнив ведерко льдом из автомата, устроился с напитками перед телевизором, транслирующим бесплатный канал «Эйч-би-оу». Из-за долгой поездки, недавнего недосыпа и стрессовой ситуации, в которой оказался, я чувствовал себя совершенно вымотанным. Поэтому позволил выпивке снять напряжение, пока досматривал конец какого-то фильма.

Вскоре я заснул.

На этот раз дьявол милостиво оставил меня в покое.

* * *

Наутро все мышцы, как обычно, ныли, но голова, к счастью, не болела. Решив сделать до визита к миссис Дойл несколько остановок, я довольно рано скатился с кровати. Принял душ и побрился, натянул чистые джинсы, толстовку и кожаную куртку, после чего вышел на улицу.

Вместо солнца, на которое я так надеялся, меня встретил ливень. Дождь преследовал меня до самого дома — если вообще можно так назвать это место, — и я мог лишь гадать, что он пытается разбудить, барабаня по земле.

Маневрируя по улицам Нью-Бетани, я был поражен тем, насколько сильно он изменился. Там, где когда-то были лес и пустыри, теперь появились торговые центры, рестораны быстрого питания, автостоянки и жилые комплексы. Сонный новоанглийский городишко, который я когда-то знал, прекратил свое существование.

Нью-Бетани располагался на южном берегу Массачусетса между Бостоном и Кейп-Кодом. Когда я там жил, население города составляло примерно три тысячи человек. Теперь оно приблизилось к десяти тысячам.

Но Пайни-лейн, тихая аллея, на которой я вырос, почти не изменилась. Такая же, обсаженная деревьями, типичная улочка маленького городка, какой она была всегда. Только теперь она привлекала людей с гораздо более высокими доходами. Все дома там претерпели изменения. Некоторые были полностью перестроены, остальные отремонтированы или значительно расширены. Тот, в котором я жил с матерью, выглядел настолько иначе, что я даже не признал его и сперва по ошибке проехал мимо.

Сдав назад, я увидел, что открытые боковой и задний дворики, на которых я проводил за играми бесчисленные часы, уступили место множеству кустов, каменному фонтану и даже теннисному корту. Вдоль переднего края участка теперь стояла высокая, аккуратно подстриженная живая изгородь, загораживающая собой бо́льшую часть дома. Даже при таком ограниченном обзоре я заметил, что наш скромный домик значительно разросся.

Не чувствуя никакой связи с этим местом, я двинулся дальше.

Кладбище, на котором похоронили мою мать, когда-то было укромным тихим уголком в конце уединенной проселочной дороги. Территорию окружали акры красивейшего леса. Теперь параллельно островку надгробий, зажатому между многочисленными домами, магазинами, офисными зданиями и кинотеатром, проходило шоссе.

Я медленно ехал на арендованной машине по узким мощеным тропинкам между рядами могил, пока не нашел место, которое искал. Там, под дождем, темнел серый камень с выгравированными именем матери и датами ее рождения и смерти. В какой-то момент кто-то поставил рядом маленькую корзинку с цветами, но, как и все остальное здесь, они были давно мертвы. Я выключил двигатель и некоторое время сидел в машине, глядя на могилу. Мой отец ушел, когда мне было шесть, и больше я его не видел. Слышал, что он переехал куда-то на Аляску, но я почти его не знал и почти ничего о нем не помнил. Были времена, когда я все равно скучал по отцу, но я так долго прожил без него, что эти мысли все реже приходили мне в голову. С другой стороны, мы с мамой были очень близки, но я тоже потерял ее очень рано. Я был единственным ребенком, поэтому мне не на кого было опереться, некому довериться и не в ком найти утешение. И я никогда не чувствовал себя таким одиноким, как в тот день, когда смотрел, как тело моей матери предают земле. Она была хорошей женщиной, и я восхищался ей. Долгие и изнурительные смены она работала медсестрой в местной больнице, чтобы прокормить нас обоих. И хотя бо́льшую часть моего детства мы жили на грани бедности, я никогда этого не чувствовал. Она часто встречалась с мужчинами, но так и не вышла повторно замуж, как я и хотел. Я рос, зная, что меня любят и что обо мне заботятся. Но тогда я не осознавал, насколько это бесценно. С тех пор я больше не испытывал этого чувства и, наверное, никогда уже не испытаю. Теперь все было завернуто и спрятано в одном тугом безжизненном коконе — эта старая жизнь, этот старый город, эти старые воспоминания и эмоции. Ничего живого здесь не осталось, все было мертвым и таким далеким, что мне часто казалось, будто я ссылаюсь на впечатления от книги или какого-то древнего фильма, который видел много лет назад. Я сам отгородился от всего этого. Ради выживания. Та жизнь и те люди ушли в прошлое. Мне нужно было идти дальше, а их оставить позади. Теперь Джиллиан была моей единственной родней. Больше у меня ничего не осталось. Все остальное превратилось в призраков.