Гётеборг, август

Я предложил посидеть в «Паддингтоне», но Мария Ханссон не знала, где это.

Собственно, я хотел пошутить и сообщил, что в «Паддингтоне» мы увидим Гленна Хюсена. Мария юмора не оценила.

– Гленна – кого? – спросила она.

От дальнейших шуток я воздержался. И так битый час уговаривал ее на встречу.

Сначала она норовила положить трубку. Потом велела подождать, и я услышал, как она запирает дверь. Затем спросила мой номер и пообещала перезвонить.

Я ждал сорок три минуты, в течение которых любовался на трясогузок, что-то выклевывающих из-под травы напротив моей террасы. Таков деревенский быт: птички ковыряются в земле, а люди наблюдают за ними и неспешно решают свои проблемы.

Через сорок три минуты Мария Ханссон попросила меня еще раз объяснить, кто я такой, откуда и какое мне дело до случившегося много лет назад.

– Мне не хотелось бы говорить об этом по телефону, – пропищала она.

– Через два часа я буду в Гётеборге.

– Мой муж сейчас в гольф-клубе, потом отправится пить пиво с приятелями… Так, дайте мне сообразить, где мы могли бы встретиться.

Я не торопил.

Пока она думала, я сочинил шутку про «Паддингтон» и Гленна Хюсена.

– Может, в «Парк-авеню»? – робко предложила Мария. – Но только не на улице. Там много народу. Гётеборг – маленький город, я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал о нашей встрече. Или о том, что тогда со мной случилось… Я до сих пор храню это в тайне.

На дорогу до Гётеборга ушло час и сорок пять минут. Еще пятнадцать минут оставалось у меня в запасе. Припарковавшись на ближайшей улице, я направился в бар отеля «Парк-авеню», занял место за задним столиком и заказал себе воды со льдом.

Судя по всему, в Уллеви планировался большой рок-концерт. Город был полон людей в черном, с характерными прическами и всех возрастов. Тяжелый рок, считавшийся когда-то символом молодежной вольницы, наркотиков и свободной любви, в последнее время изменил свое лицо и теперь заявил о намерении стать частью национальной шведской культуры. Когда альбом Томми Санделля «Жизнь только начинается» оказался на третьем месте в топ-десятке шведских исполнителей, в списке после его фамилии я обнаружил как минимум две группы этого направления.

Мария Ханссон оказалась права: уличные столики перед «Парк-авеню» были заняты. Очередь желающих попасть в бар тянулась через холл отеля, где у регистрационной стойки толпились семьи, одетые в черное. Я увидел на удивление много футболок с изображением группы «Рамоунз», которую никогда не причислял к тяжелому року. С другой стороны, «Рамоунз» можно причислить к чему угодно.

Марию я узнал сразу, по необычной манере двигаться. Она будто скользила между столами, не желая привлекать к себе внимание, хотя ее никак нельзя было назвать незаметной.

Темные очки съехали на нос, когда Мария оглядывала зал. Увидев меня, она быстро поправила их и поспешила к моему столику. Неудивительно, что она узнала меня: все уличные столики были заняты, но во внутреннем зале я оставался единственным посетителем.

Я наблюдал за ней, тем не менее вздрогнул от неожиданности, когда она возникла на стуле напротив меня. На ней были клетчатые брюки до колен, какие недавно вернулись в моду, и белая блуза с большим вырезом. Светлые волосы коротко острижены и прикрыты прозрачной шалью с золотым узором. На груди висел кулон в виде сердца. Похоже, золотой и слишком массивный для тонкой цепочки.

– Мария?

Женщина кивнула и опасливо огляделась.

Глаза за темными стеклами блеснули.

– Рад, что вы выкроили для меня время.

Она снова кивнула, не так энергично, как в прошлый раз.

– Хотите чего-нибудь?

Она покачала головой.

– Уверены? Салат, креветки, воду, пиво? Может, бокал вина?

– Не рановато ли для вина? – пискнула она.

Ее голос оказался таким же неуверенным и робким, как и движения. По телефону я этого не заметил.

Мария будто стремилась сжаться, исчезнуть, благодаря чему выглядела меньше, чем была на самом деле. Ее лицо и шею покрывал коричневый загар, какой бывает только у блондинок. Глядя на ее плечи, я подумал, что в молодости Мария наверняка занималась плаванием.

Пожалуй, для вина время действительно неподходящее. Тем более что официант занимался исключительно уличными столиками, а в перерывах между заказами внимательно наблюдал за очередью. Не выдержав, я подошел к барной стойке и заказал для Марии Ханссон бокал белого вина и креветки, а для себя воду со льдом.

Я понятия не имел, с чего начать беседу.

Мария молча рассматривала стол.

– Вам трудно об этом говорить? – сочувственно поинтересовался я.

Мария опустила голову.

– Вы предпочли бы не вспоминать об этом?

Снова кивок.

Ее ухоженные ногти были покрыты светлым лаком, но помады на губах я не заметил. За очками невозможно разглядеть, есть ли на ней косметика. В задумчивости Мария поджимала губы.

– Это давняя история… Я успела дистанцироваться от нее, но, когда вы позвонили, все ожило, словно произошло вчера.

Я кивнул:

– Как он проник в вашу квартиру?

В эту минуту официант демонстративно поставил на стол два бокала.

– Он позвонил в дверь, – ответила Мария.

– А до того вы с ним не встречались?

Она покачала головой.

– Вы знаете, что похожий случай был в Гётеборге несколько лет назад?

Мария снова покачала головой.

– Не уверен, конечно, но, по-моему, это один и тот же человек.

Мария пригубила вино, судя по ее довольному лицу холодное и приятное на вкус.

Она поставила бокал на стол и принялась вращать его между пальцами.

Снова подоспел официант, в белой рубашке, черном переднике и странных очках, как у пилота, за стеклами которых его зрачки напоминали два блюдца. В нос ударил запах пота. Но блюдо с креветками смотрелось роскошно.

– Сегодня у нас дел невпроворот, – оправдывался парень.

– Это не мои проблемы, – безжалостно отрезал я. – О концерте в Уллеви вы знали заранее и могли нанять больше людей. Все предсказуемо.

Официант фыркнул и удалился.

– Итак, он позвонил в дверь… – Я пристально посмотрел на Марию.

Она медленно опустила голову.

– А до того вы его никогда не видели, ни на улице, ни в магазине, нигде в городе, так?

Она покачала головой, а я задумался: удастся ли мне вытянуть из нее еще хоть слово, или она намерена и дальше общаться кивками? Не успел я закончить мысль, как Марию прорвало. Она глубоко вздохнула и заговорила быстро и еле слышно, почти шепотом. Не уверен, что при беседе по телефону я бы ее расслышал.