Я рвано всхлипнула, судорожно втягивая в себя сухой искусственный воздух.

– Мать возненавидела отца еще до свадьбы. Она бы желала вообще не спать с ним и не рожать детей, а вывести в инкубаторе. Если бы ученые не доказали, что дети в инкубаторах рождаются с небольшими отклонениями, так бы и было. Так что инкубаторы используют лишь в крайних случаях, когда нет другого выхода.

– А почему они не разойдутся? Среди статусных браков разводов нет? – Я едва ворочала языком. Истерика забрала все силы.

– Есть, но редко. Отец не хочет, иначе придется отдавать приданое, точнее, разорвать договор на пожизненную добычу минералов, а это громадный кусок благосостояния семьи. Мать… привыкла быть молодой и красивой, а без частого посещения репликаторов Кагоа это невозможно. Отец пригрозил, что отключит их все и не продаст новые.

Меня передернуло от озноба. Милу прижался теплыми губами ко лбу.

– Какая же ты холодная, – прошептал он, растирая мою спину, плечи, руки горячими ладонями. – Отец растил из меня наследника чуть ли не с пеленок. С семи – бизнес-школа, с пятнадцати – университет. А я мечтал в детстве, чтобы мама однажды пришла ко мне пожелать спокойной ночи, поцеловала, рассказала сказку, а отец хоть раз показал, что гордится мной.

– Значит, твоя мечта – иметь настоящую семью? – Слезы опять навернулись на глаза.

– Не плачь, ты разрываешь меня сердце. – Милу начал покрывать мое лицо теплыми поцелуями. Губы, нос, щеки, подбородок, скулы. Я чувствовала себя разбитой и слабой, но в его объятиях становилось чуть легче.

Наверное, я задремала, потому что, когда открыла глаза, было светло. Крыша у аэрокара отсутствовала, над нами голубело небо. На лицо медленно опускались редкие снежинки.

Нас спасли. Это заняло не больше нескольких часов.

Через пять минут мы сидели в мини-креслах друг напротив друга, чумазые, покрытые пылью с ног до головы. Медики впихнули нам в руки стаканы с чем-то горячим. Милу улыбался, а мне было совсем не весело. Опять навалилось осознание того, что я сама, собственными руками, погубила свою семью. Вдруг в голову пришла тревожная мысль. Странно, почему она не появилась у меня раньше? Или паника так поглотила меня, что отключила мозги?

– А как Амедал прошел внутрь барьера? Откуда он взял генератор? – Я ошарашенно смотрела на Милу.

– Я дал ему…

– В смысле? – отказывалась понимать я.

– Амедал написал императору Акиланосу, попросил о встрече. Он пообещал, что даст тебе развод, откажется от наследства, мести, если мы поможем ему вернуться обратно в свой мир. – Милу говорил мягко и осторожно, словно ступал по тонкому льду, а у меня волосы зашевелились на голове. – Он подписал все бумаги. Мы даже съездили в ассамблею к адвокату. Сказал, что вернется в Саэн, здесь ему делать нечего. И тебя он не любит, чтобы бороться за жену.

Я резко вскочила на ноги. Стакан с чаем, или что там было вместо него, выпал из рук, звонко ударившись о камни. Я с яростью смотрела на еще недавно привлекательное лицо лорда и ненавидела его всей душой. Ему я обязана всей этой болью, это он лишил меня родителей.

– Я не хочу тебя больше видеть. – Мой голос звучал холодно и безжизненно. – Мои родители погибли по твоей вине. Я никогда тебя не прощу. Уходи.

Милу молча смотрел мне в глаза снизу вверх. Лицо побледнело до синевы, скулы заострились. Мне хотелось сделать ему больно, так, как сейчас мне. Чтобы он мучился, страдал, наивно надеясь, что мне от этого станет чуть легче.

Когда я успела стать такой стервой?

Видя, что он не уходит, я развернулась и пошла прочь. Куда угодно, лишь бы не видеть Милу. Именно в нем сейчас слились воедино и вся моя боль, и вся ненависть.

– Ваше Императорское Высочество, – передо мной возник Роб Карт, наблюдатель. – Вы желаете отдохнуть? Моя сфера в вашем распоряжении.

– Когда начнут раскапывать крепость?

– Зачем ее раскапывать? – удивленно переспросил Роб. – Новый проход сам откроется через некоторое время, нужно только подождать.

Я ничего не поняла из его объяснений.

– В крепости были люди, много людей! – истерично вспылила я, срываясь на крик. – Может быть, там остались выжившие! Нужно срочно начать раскопки!

Роб перевел недоуменный взгляд за мою спину. Я нервно развернулась. Сзади стоял Милу.

– Я вызову технику и людей. Они приедут к вечеру, – произнес он ровно и спокойно, – за два-три дня все расчистят.

Он опять мне помогает, но спасибо от меня не дождется. Судорогой свело горло, и на глаза опять навернулись слезы.

– Я словно стою на крыше небоскреба. И куда бы я ни сделал шаг, вправо-влево, вперед-назад, я все равно падаю вниз. – Странные слова Милу не вызвали у меня внутри никаких чувств, лишь раздражение. О чем он говорит?

– Я сейчас улечу. Не буду тебя нервировать своим видом. – Уголок губ, которые я так любила целовать, дернулся в грустной усмешке. Он ждал от меня каких-то слов, но не дождался – я угрюмо молчала, сглатывая всхлипы.

– Если я в чем-то был виноват – прости меня. Я просто очень сильно тебя люблю…

Развернулся и пошел к спасателям. Что-то им сказал. Ему указали на один из стоящих аэрокаров. Я проводила взглядом взлетевшую серебряную птицу. Вот и все. Больше я его не увижу. Я со злостью смахнула слезы – у нас бы все равно ничего не получилось… Я же собиралась вернуться в свой мир. Но слезы почему-то текли и текли из глаз.

– Где можно помыться? – я повернулась к Робу.

– В моей сфере, – ответил он, протягивая руку, – ваш ком в порядке? Наверное, нужно сообщить вашим родным?

– Я сама, – ответила резко и направилась к аэрокару Роба.

Нужно взять себя в руки. Достаточно слез и нытья. Из-за моей слабости к Милу погибла куча народу, а главное – мои родители. Из-за четырех дней счастья, которые я себе малодушно позволила, разрушился мой мир. Больше никаких сомнений и страстей. Не хочу ни любви, ни увлечений, ничего. Плохо для меня они заканчиваются. Что в первый раз, что во второй.

Гору действительно раскопали быстро. К вечеру прибыло около сотни странных, похожих на пауков, роботов с ковшами вместо передних лап, и несколько техников, которые всем руководили. Они привезли тьму разнообразного оборудования и несколько цилиндров-домов в том числе.

– Личный подарок лорда. – Руководитель протянул мне цилиндры. Я не стала отказываться, лорд виноват, пусть платит. Я сделала Милу виноватым в своих бедах, не допуская мысли, что на самом деле виноват совсем другой. Не он поджег фитиль, не он взорвал гору. Но моему сердцу была нужна эта боль. Я наказывала не только его, я наказывала прежде всего себя, отрезая свое сердце от любви, чувств, счастья.

Я отгородилась своей болью от всего, даже от здравого смысла. Милу был продуктом своего мира, его подвело воспитание. В нем все решалось договорами, вежливо и цивилизованно. Этот мир был гуманным, демократичным, в нем муж спокойно дает жене развод, а если возникают проблемы – все решается через суд, честно и открыто. Но мой, увы, не такой. Милу не знал, что Амедалу на подписанный договор плевать с высокой башни, он не собирался его придерживаться. Кто в этом был виноват? Наверное, все же я, но Милу обвинить было удобнее.