Денис коротко зарыдал в конце и другим тоном продолжил:

— Слушай, что-то ты такая толстая в этом платье… Может, переоденешься, а? А то я в тебе юной девы не угляжу никак… Оксан… Это значит, теперь до самой смерти мне от тебя никуда нельзя, а то Боженька в меня с неба плеваться начнет, да? Вот так вот, да? — Денис запихнул оставшиеся оливки в рот и все разом их выплюнул. — Или болезни страшные насылать, да? Милосердный-то наш и всепрощающий?

Оксана отступила от мужа на шаг:

— Церковь разрешает разводы, успокойся.

— Да-а?! А заметно, что я волнуюсь?

— Очень. И не плюй больше оливки на пол. Упадет кто-нибудь, упаси Господи…

— Тогда я тоже скажу… — И он закричал на весь зал: — То-ост! То-о-ст!

К нему подошел тоже порядком набравшийся Эмиль, предупреждающе взял его за шиворот:

— Денис…

Оксана махнула рукой:

— Пусть выскажется, а то лопнет.

— Слушай, тебе что в Писании сказано — прилепилась к мужу и молчи, а не хами ему. — Денис наполнил себе рюмку. — Внимание! Але! Люди! Морды! Я вас не знаю! Все меня слышат?

Ему сдержанно ответила жена:

— Все. Хотя лучше бы ты помолчал.

— Э-э-э нет! Помолчать! Господа бывшие товарищи! Мне, новопрде… новопреставленному супругу такой уважаемой дамы — Ок-са-ны Ва-лен-ти-нов-ны Тур-ча-нец, мужу такой…

Оксана сделала знак Лёлику и гувернантке, сидевшим справа и слева от Маргоши, чтобы те увели девочку. Маргоша, все время сидевшая страшно расстроенная, уходить не хотела. Лёлик взял со стола фруктов, пирожных, отдал все гувернантке и что-то сказал на ухо девочке, поправляя пышную пелерину ее праздничного платья. Та грустно кивнула, еще раз взглянула на Дениса, который никак не реагировал весь день на ее умоляющие взгляды, и ушла за Лёликом.

— Да-а… Не дали сказать… — Денис отпихнул Эмиля. — Уйди к черту! У вашего Магомета тоже небось черножопые черти служат, в подметалах… Мне! Заткнули рот! Сиди, мол, Денис Игоревич, не позорь своим тупым рылом вот ету супербле-е-ди! Да я… если бы не ты… я бы не фигней занимался, а наукой, наукой! Понимаешь? Ты из меня идиота сделала! Если бы не ты, я бы… я бы сейчас…

Оксана в полной тишине задумчиво повторила:

— Где б ты был, если бы не я…

— Де-де… — вздохнула Жанна. — В сраце!

Эмиль от неожиданности засмеялся, за ним — несколько человек из притихших гостей. Денис попытался выбраться из-за стола, Эмиль с Жанной с двух сторон усадили его на место. Он яростно отталкивал их руки и кричал, не в силах сопротивляться:

— Ты вообще закройся, дармоед! А ты, корова, скажи спасибо, что я тебе показал, где у тебя вход, а где выход!

Оксана, оглянувшись, сделала знак двум гостям в скромных костюмах, до этого тихо переговаривавшимся в дальнем углу каминного зала. Они подошли к Денису, ловко, аккуратно приподняли его, перевернув горизонтально, и быстро вынесли из каминного зала.

Денис неожиданно расхохотался и, положив руки за голову, громко запел. Пока его несли по лестнице в дальнюю спальню на втором этаже, он все пел:

— Илларион, Илларион уехал в Сион, Илларион, Илларион…

Гости после обеда как-то быстро разъехались, остаться ночевать никто не захотел, кроме Жанны и Эмиля. Оксана хотела пойти за Маргошей, которую увела к себе в соседний коттедж приятельница, но потом передумала. Пусть отдохнет от взрослых проблем. Там еще две девочки, ее подружки, и ни одного пьяного папы… И Лёлик проследит, если что надо — накормить, утешить. Оксана видела, как переживала Маргоша, но не в ее привычках было разводить сантименты. Она была уверена — если бы она сама, когда была еще совсем девчонкой, два года не ухаживала за больной бабкой, которая до того, как слечь, била ее вместо разговоров, то у нее бы ничего в жизни не вышло. Надо с детства учиться сжимать кулаки, стискивать зубы и уметь постоять за себя.

Хуже всего в жизни самым любимым и ненаглядным деткам. Они всю жизнь рассчитывают на эту любовь, которой было в избытке в детстве, ищут ее, ждут и, не найдя, разочарованно обвиняют всех — в том числе отдававших им самих себя мамочек. А Оксана теперь с благодарностью вспоминает, как сидела в холодном чулане на промерзшей колченогой лавке, грызла сырую картошку, соскребая грязную кожуру обломанными ногтями, читала в темноте замусоленные учебники с изрисованными страницами и ждала, пока уснет бабка. Чтобы лишний раз та не сунула ей в лицо свой жесткий, темный кулак. А как та ругалась, когда уже слегла и не могла даже сесть на ведро… Как сбивала миски с кашей и картошкой, которые терпеливо приносила ей Оксана… Нарочно сбивала, со злости. Не хотела она лежать и умирать не хотела. Хотела встать и бить Оксанку, провожать последних подружек на погост, выпивать по маленькой в праздники и таскаться за пятнадцать километров в церковь, на службу.

Долгие годы Бог для Оксаны был бабкиным другом, ею же самой и выдуманным. Все той простит, все поймет, бабку не накажет, а Оксанку почему-то накажет… Ключ вдруг забил в соседнем лесу — бабкин друг постарался, чтобы им, горемычным, из грязного старого колодца, куда что только не роняли сослепу-то еле живые старухи, воду больше не пить. Дом соседский, пустой, уж десять лет как заброшенный, отчего-то загорелся, да сам и потух — так и это все он, бабкин Бог, придумал. Чтоб Оксанку попугать…

И лишь когда через много лет она сама ухватилась за веру, потому что надо было хоть за что-то ухватиться, хоть за этот сомнительный, сладкоречивый, непонятный мир, она стала понимать бабку. И зачем было искать другие объяснения и ключу, и пожару, и, кстати, внезапной бабкиной немощи.

Объяснение было простым, оказалось совсем близко. Только надо было его увидеть, поверить, что ты в мире этом не одна, что ты кому-то нужна. И не просто кому-то, а всемогущему, бессмертному, всесильному… Он заботится о тебе, даже если никому на свете ты не нужна. Только забота его своеобразная — через испытания, через лишения. Но и приятные сюрпризы бывают. В виде неожиданных удач, чудесных совпадений…

Вот не поступила она на филфак, зато Гоги встретила, Маргошу родила, магазин первый открыла… А так разными дорожками бы пошли… Это же не случайно, это ее подвели, испытав и проверив, да и показав, что без Божьего промысла она — ничто. Как она знала историю и литературу, когда поступала на филфак, как упорно ходила пешком в школу за несколько километров, хотя можно было бросить после восьмого класса — многие так делали. Как читала и читала, и все запоминала, сколько выучила наизусть цитат!.. Но три года подряд получала тройки на первых же экзаменах. Значит, это был не ее путь, и там, наверху, это знали. Причем кто точно из богов следил за Оксанкиными успехами — не важно. Главное, кто-то вел ее за ручку. Поверить, что все это хаос и случайность? Нет, никогда. И крест ее в виде Дениса, дорогой, тяжелый, — тоже испытание и дар свыше.

Оксана давно уже не понимала, как можно жить и не верить. Ждать смерти, к примеру. Вот она знает, что ее душе уготовано другое, и ей легче жить от этого. Легче прощать — она чувствует за собой это право, прощение обид и измен не унижает ее, а, наоборот, укрепляет в своей силе и в вере. Легче любить, чувствуя не случайность и не греховность своей любви к Денису, а ее одобрение сверху. Вот ведь как странно все завершилось с той девушкой — никак, просто прервалось, и все. Без вмешательства высших сил здесь дело не обошлось, это уж точно. Да и на Дениса посмотреть — разве не ведет его кто-то, неразумного, по его собственной, запутанной и сложной дорожке? Кто-то ведет, а кто-то мешает этому пути, как сегодня…