Очень скоро стало понятно, что наши требушеты обстреливают отрезок укреплений, содержащий городские ворота, применяя примитивную логику: чем больше швыряешь «подарков», тем больше их попадёт в ворота, а их разбить гораздо легче. Ах, как приятно наблюдать бомбардировку города со стороны, а не находиться в составе штрафного десятка в надвратных укреплениях, как когда-то в далёкой молодости! Поневоле я начал вспоминать термины, которыми меня обучала дочка, переняв их из полюбившейся ей заморской игры, и мысленно сопровождать ими каждый полёт «стенолома»: попали в привратную башню — «штанга», «подарок» улетел в город — «выше ворот», разбили надвратное укрепление — «перекладина». Наши виртуозы ухитрились несколько горшков уложить с недолётом — хм, для подобного казуса слов у меня не нашлось, и я для себя такой промах назвал «молоком»: мол, мы вот вам горшок принесли — молочка нам налейте, пожалуйста.

А где же «гол», т. е. попадание в створ ворот? Мазилы! Пусть у детишек, что ли, сначала с мячами поучатся! А то так все боеприпасы впустую раскидают, а мы потом ворота бревном вручную выбивать будем, как в древние дедовские времена! Причём, я даже догадываюсь, кому придётся этим опасным делом заниматься, и какие ему потом огромные премии будут выписывать, называя умником…

Ворота наши баллистарии всё-таки разбили. Левую створку сорвало с петель и разломало — она загородила проход хаотично упавшими брёвнами, спутанными разорванными медными полосами, что когда-то их обшивали, а теперь опасно топорщились, угрожая неосторожному рваными ранами. Правая ещё держалась, хотя с неё тоже отошло несколько брёвен. Пожалуй, в итоге получилось только хуже: и ворота вроде незаперты, но проход завален самой настоящей баррикадой, усиленной рухнувшим надвратным каменным укреплением.

От нескольких попаданий при бомбардировкепереломилась пополам и упала левая от них башня, а из бойниц правой валил дым пожарища. Из-за этого ещё и перед воротами оказались огромные глыбы камней.

На этот раз первыми послали вперёд 3-й легион, и сразу — на ворота, в самое горячее место. Наш 5-й по прежнему стоял на правом фланге, и ему приказали нанести отвлекающий удар: штурмовать стену, сковывая противника и не давая ему возможности перебросить часть людей на защиту разрушенных ворот. Наши легионеры и наёмники, не занятые охраной химиков, потащили к стене штурмовые лестницы, но как будто бы даже неохотно, словно отбывая трудовую обязанность.

Между тем в городе начали то тут, то там подниматься столбы дыма от пожарищ: кроме требушетов, обстрел вели и баллисты, подведённые очень близко к стенам, поскольку им ничто не угрожало. Их прикрыли высокими щитами из досок, и лучники из крепости никак не могли достать баллистариев.

К воротам в первых рядах бежали наёмники, соблазнённые обещанными бонусами в доле грабежа. Многие из них размахивали обоюдоострыми боевыми топорами: все трезво понимали, что в предстоящей схватке они пригодятся для прорубания сквозь полуразрушенные ворота и палисады, выстроенные сразу за ними в качестве второй линии обороны. Такое оружие становилось для будущей победы более значимым, чем меч, а копьё отходило и вовсе на третий план.

Внезапно из глубины города в небо взмыли неприятно знакомые нам ракеты. Но они летели по очень крутой траектории, и наступающие без труда угадывали и место, и время падения, поэтому своевременно бросались наземь — потери были ничтожны. Нет, в данном случае такие штуки бесполезны… от лучников и то больше толку!

Я видел, как толпа орущих наёмников прилила к воротам и застряла в них, словно волна, слишком большая для малого отверстия. Сверху в них кидали камни, пускали стрелы: они подняли щиты и продолжали упорно ломиться вперёд. Отчаявшиеся защитники стали метать и горшки с «негасимым огнём» — огненные липкиекомочки щедро брызгались по сплошному куполу из деревянных щитов, угрожая превратить их просто в горящие доски. В свою очередь лучники-наёмники из дальних рядов начали прикрывать атакующих товарищей — я увидел, как со стен упали крошечные фигурки тех, кому не повезло.

Вся эта масса грохотала щитами, топорами, мечами, звенела сталью с теми, кто пыталсяей помешать. Крики раненых, придавленных и обожжённых слились в общий гул, от которого на меня накатывало привычное возбуждение, а мирных «лопухов» он обычно прошибает парализующим страхом.

Такая картина продолжалась, наверное, с полчаса, а потом наёмникам всё-таки удалось продавить оборону и хлынуть в город широким потоком. За ними двинулись легионеры, выстроенные правильными рядами, а затем приказали выдвигаться и химикам, т. е. и нашей охранной сотне.

Впервые в жизни я видел, как в атаку пошли плотно укрытые повозки, запряжённые парой коней. От нашего легиона в бой отправилось две; от других войск тоже пошли похожие. Наш десяток встал в колонну и прикрыл часть правой стороны первой из них. Запряжённые в фургон лошадки оказались взяты вовсе не из гвардейской конюшни: они испуганно прядали ушами, нервно подёргивали кожей, словно спугивая с неё назойливых мух, а иной раз даже сбивались с шага и останавливались, пытаясь попятиться. Я всегда иду в бой, имея в каждом кармане штанов по куску хлеба — жизнь научила, что сражение может повернуться чёрт знает куда, а ты можешь оказаться один в незнакомой местности, — тем более, если тебя угораздило связаться с «ночными совами». Я возглавлял колонну своего десятка и шёл рядом с лошадью; чувствуя её нервное настроение, я дал ей кусок хлеба из левой штанины, успокоительно похлопал по шее и погладил по гриве. Потом ухватил под уздцы и потащил за собой, облегчая работу вознице.

За плечами у меня пристроился холщовый рюкзачок, разделённый на пять одинаковых секций, в каждой из которых покоилось по одной бомбе. Осеннее солнышко почти не грело, но время промозглых холодов пока не настало, так что погода оказалась идеальной для войны. За нами топала основная масса атакующих — те, кому нам предстояло организовать почти приятную прогулку. Ну, по крайней мере, приказ примерно такого требовал. А, быть может, командование просто решило избавить себя от самых проблемных химиков: я обратил внимание, что в бой пошли едва ли половина из них, а, судя по нашему отряду, боевой состав подбирался по принципу «чем хуже — тем лучше». И ручные бомбы получили не все десятники, а только те, чьи бойцы должны были пойти на прикрытие химиков, а, если говорить ещё точнее, то смертников. Ну, ведь обещали мне в шатре командующего, что найдут мне достойное занятие — вот и нашли…

— Эй, Клёст! — из фургона высунулся Философ. — Ты что, пошёл в бой трезвым?

— Обычно я так и хожу, — ответил я, покосившись назад.

— Ну, и дурак, — отозвался тот совсем не философским термином и потряс горшком. — Хочешь? Всё равно ведь пропадёт, а на тот свет не возьмёшь.

— Рано, — отказался я. — В жарком бою обязательно жажда появится — вот тогда и хлебну.

— Командир, — отозвался Столяр, — дай мне, а? Для храбрости. Мандраж что-то бьёт.

Я прикинул: упиться парой горшков мой десяток никак не мог: у нас только Бим и Бом могли запросто усосать полведерный кувшин в одно рыло — и ни в одном глазу.