Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На фронтах все очень хорошо. Окончательно прорвана блокада Ленинграда, взят Петергоф.
Была у матери Захара, она обречена, ее не хотят оставлять в больнице — она занимает койку. Ее глаза! «Мне бы уголок, где я могу спокойно умереть». Врач говорит: два месяца жизни, последний месяц на морфии. Больница с грязными халатами, темнота, пьяные вшивые няньки. Полное отчаяние, и еще за Марьиной Рощей. Возвращаюсь домой пешком по темным улицам, изнуренные, недоброжелательные прохожие.
Вчера неожиданно умер Гусев[192] — разрыв сердца. Его 9-летнего сына спросили: «Когда умер папа?» — «В два часа. Я пошел к Вовке играть в лото».
В кухне течет крыша. Работать не хочу. Ничего не хочу. Думаю, уже не терка, а ржавая доска, как теперь делают кухонные принадлежности.
Была сегодня в Моссовете, у секретаря Пронина. Сесть не предложили, но разговаривали милостиво. Не знаю, что получится, а мне все плохо. Чужая жизнь. Надоело бороться. Может, все образуется, а?
15 февраля.
Разговаривала с Васеной, партизанкой, как она себя называет, а в действительности — диверсанткой. Она мне подарила свой дневник, сказала, что я могу с ним делать что хочу, только не называть ее имени. Хрупкая, болезненная девушка, на меня не произвела никакого впечатления, но ее дневник меня поразил. Жестокая правда:
«8 мая 1942 г.
Сегодня первый раз в наряде. Дневальная. Все спят, а я сижу. Днем были на кремации Зои Космодемьянской. Она, оказывается, из нашей части, а многие из девчат были с ней в задании.
Почему-то все говорят, что я не смогу работать диверсантом. Я слишком для этого тиха и нежна. Даже командир роты предлагает мне перейти в школу радистов.
Но нет. Что я задумала, так то должно и быть.
Мне сейчас хочется уехать куда-нибудь далеко-далеко, чтобы забыться, не видеть всего, что напоминает прошлое.
Думаю, что хватит сил перенести все, и если придется умирать, так умру, как Зоя.
11 мая.
Было занятие в парке. Проходили тактику снятия часовых. Получила благодарность.
14 мая.
Сегодня уезжают Новиковы — ребята, с которыми я больше всего подружилась.
Особенно нравится Степанов Петр. У него есть что-то, напоминающее Льва. Как жаль, что я не пошла в армию раньше. Я могла бы лететь с ними.
15 мая.
Вернулись Новиковы. На месте их выброски была установлена огневая батарея.
Не знаю почему, но я в душе радуюсь этому.
21 мая.
Дни бегут совсем незаметно. Привыкла ко всему и ко всем. Но больше всего к Петьке. Каждый вечер он садится со мной в кино. Сегодня у нас выходной. Утром я с двумя друзьями, оба Петьки, Степанов и Семенов — были в „Колизее“. Смотрели „Машеньку“.
28 мая.
Ночью улетели Новиковы. Как пусто стало, особенно для меня. Незабываемую память оставил Петька.
Разговаривая с ним, я как будто разговаривала с Львом. Лева, милый, ты не знаешь, как я тебя люблю.
И вот я вновь одна. Хоть бы скорее закончить школу, а там вряд ли будет время о чем-либо мечтать.
Из дома что-то не пишут. Мама, наверное, все время плачет. Как жалко их всех. Я знаю, что для них это большое горе. Сегодня была у тети Нади, свезла все свои вещи.
4 июня.
Сегодня выходной. Все ушли в город, но нашу группу не отпустили. Собрали груз и подогнали парашюты. Сегодня улетаем. В 14.00 получит увольнительные. Еду к тете Наде и всем родным.
Сегодня не летим. Но чувствую, что это последние дни в Москве.
5 июня.
С утра освободили от наряда. Велели к вечеру быть готовой. Наконец-то.
Теперь все прощай. Может быть, я больше никогда не увижу Москвы, родных, Леву. А так хотелось бы в последний раз посмотреть на всех.
Лева, дорогой, любимый. Да, я больше тебя не увижу. Но даже там я буду вечно любить тебя. Сердце разрывается. Целый день плакала, а зачем — не знаю. Ведь ты не любишь меня, да теперь и все равно. Я обречена на гибель во имя освобождения родины.
Милый, твой последний поцелуй, подаренный мне на вокзале в день твоего отъезда, до сих пор жжет губы. Многое отдала бы за один такой же. Былого не вернешь. Остается сказать всем: прощай и прости.
9 июня.
Васены больше нет, а есть Машка — моя фронтовая кличка. В 18 часов выехали из части. На центральном аэродроме, в Аэропорту, погрузились и в 21 час поднялись в воздух. Ребята были все в дрезину пьяны, но я и Юлька не выпили ни капли. Да и зачем? Ведь в случае чего погибать все равно что пьяной, что трезвой. Линию фронта перелетели спокойно на высоте 100 метров. Нигде даже не было видно огней и вспышек. Около двух часов ночи стали приготовляться к прыжку. Я стою справа от трех, Юлька слева первая. Стоять очень трудно. На спине парашют — 32 кг, спереди вещмешок с боеприпасами, на ремне диски, граната, пистолет. Сбоку автомат. Часто встречались воздушные ямы. Колени трясутся, но не от страха. В эти минуты я почему-то не думала о смерти. Настроение безразличное.
Юлька прыгнула не по той команде. Что с ней теперь — не знаю. После ее прыжка мы летели минут 17–20. Итак, я осталась одна среди ребят.
По команде „пошел“ начали прыгать. В момент прыжка я, кажется, ничего не думала. Сознание до меня дошло, когда меня окликнули: „Маша“. Я не думала, что не мне, но вскоре вспомнила, что теперь я не Васена. Кругом меня были белые купола. Все спускались быстро, а я почему-то на одном месте. Стала подтягивать тросы. Приземлилась удачно — в болоте, собрались минут в десять. Не было Степанова. Он напился утром. Был в дрезину пьян и как только коснулся земли, то уснул. Вскоре после приземления в лесу услышали стрельбу. Замаскировали груз и отошли километра два на запад. Утром прочли пакет, узнали место своей выброски и задание. Место работы — БССР, Минская область, Осиповичский район. Но надо было разведать местность, т. к. часто выбрасывают не точно на нужное место. Встретили пастухов, которые сообщили, что кроме немцев есть полицейские — местное вооруженное население. К вечеру 10-го я, командир группы мл. лейтенант Краснов Сеня, Михайлов, Степанов ушли в разведку. В 20 часов на поле заметили крестьян. Я была в гражданском, поэтому идти к ним пришлось мне.
Ребята остались в кустах наготове. Отчасти было как-то жутко. Узнав, что они из деревни Репище и что у них в деревне нет немцев, вместе с ребятами вошли в деревню. Провели собрание, раздали газеты.
Ночевать остались в сарае. Дежурили по очереди.
В 4 часа утра нас разбудила женщина, сообщив, что в деревню приехали немцы из соседнего гарнизона Побоковичи. Видно, какая-то сволочь уже сообщила о нас. Только стали перелезать через забор, как по нас открыли огонь. Ужасное состояние: впервые попасть под свист пуль, да еще разрывных.