Я тяжело вздохнула и всё-таки накинула одеяло, принялась заново раскладывать сбившиеся в кучу вещи:

— Как баба, честное слово! Ежели углядел чего-то, чего не видел раньше, хоть скажи.

— Да нет, не углядел, — рыжий слегка осмелел и, наконец, смог поднять взгляд, но всё ещё дрожал и краснел. — То есть, я не это хотел! Я ничего не рассматривал!

— Пришёл-то зачем? — не выдержала я потока сбивчивых оправданий. Ну поглазел. И я бы на его месте поглазела. Интересно ж!

— Мы тюки из телеги перекидывали.

— Это я догадалась.

— Выложили в порядок привести.

— Ну.

— А хозяин наш, Неждан который, себе присмотрел шкур. Да много так! Взял бы, говорит.

— Ну так пусть и берёт.

— Пусть, ещё как пусть! — Радомир закивал так радостно, словно я великую истину открыла. — Да и предложил — шутка ли?! — по золотому за каждую! Я ж их в самом Городище не всегда так продаю!

— Тем паче, что товар твой после бури почти пропал, — добавила я, расправляя новый голубой сарафан. Тот на удивление пострадал меньше всего и остался почти сухим.

— Тем паче, — печально согласился Радомир, присаживаясь на краешек кровати.

— А ну кыш! — скомандовала я, — без тебя места мало!

Рыжий резво вскочил и, как кот у сливок, обошёл меня с другой стороны:

— Правильно говоришь, после бури много шкур пропадёт. Их сейчас сбыть — всё равно что Долей быть поцелованным!

— Ну так и сбывай, — всё-таки мал мне этот сарафан окажется. Тесен в груди…

— Я — не могу…

— Ну тогда не сбывай, — равнодушно согласилась я.

— Так это я не могу. А ты — можешь, — закончил хитрец.

— А я тут при чём?

Рыжий приобнял меня за обнажённые плечи, позабыв о давешнем смущении и жарко зашептал:

— Неждан нам помогать взялся. Только о тебе и расспрашивал! Так уж ты ему приглянулась! И взгляд у тебя острый, и держишься гордо, и красавица, каких поискать…

— Это я сама знаю, — без ложной скромности. Я игриво переложила волосы на одну сторону, показывая точёную шею, — нового чего скажи.

— Так хозяин согласился у тебя шкуры купить. У нас — ни в какую! Решил, видать, что ты за главную…

— С чего бы? — я усмехнулась. Конечно, я за главную. Не эти же бестолочи.

— А кто его знает? Сказал, с тобой бы переговорил о цене, а с нами дел иметь не хочет. Так я чего… Фросенька… Продашь ему шкуры, а? Только смотри, не продешеви! Золотой за каждую, как собирался, пусть платит. Ну, за крола поменьше можно. А лис да куниц — за золотой. Ну монету можно скинуть. Одну! Не больше, — поспешил купец дать указания.

— Даже не надейся, — отрезала я.

— Ну, Фросенька-а-а-а! — заканючил рыжий, сразу становясь похожим на капризное дитё. — Пропадёт же товар…

— А мне до того что?

Радомир опешил. И правда: что?

— Я тогда расстроюсь…

Я фыркнула.

— Плакать начну! — Радомир снова обошёл вокруг, заискивающе заглядывая в лицо.

— Убедительно? — уточнила я.

— А то! Опыт не пропьёшь… Ой, то есть… Фроська! Я ж тебя достану! — а вот на это он и вправду способен. Собственно, уже достал.

— Половина — моя, — я уселась на кровать, хитро поглядывая на купца: пожадничает?

Пожадничал:

— Это ж грабёж!

— Он самый.

— Да я их лучше до Торжка довезу!

— Довези сначала тухлятину эту.

— Ещё больше наторгую!

— Сам сказал, столько нигде не выручишь.

— Мы даже поездку не окупим!

— Прибедняешься.

— Так заработок не только мой! Толстый и Тонкий в доле, сторожей, опять, оплатить нужно, — аж ручонки от жадности затряслись: такая сделка уплывает! Захотелось подольше потерзать плута.

— Ты волка покамест не словил, чтобы шкуру делить. Пропадёт товар — ничего не получишь. А охранники твои с двух шагов разбойника не приметят, чтобы им кошели набивать.

Рыжий внезапно вспомнил, что он не только бабник, но, вообще-то, ещё и торгаш: посерьёзнел, убрал мальчишеское лукавство.

— Верно говоришь, монет мы пока в глаза не видели. Может, и ты ещё не продашь ни шкурки. Да и делиться, пока всем миром не собрались, нехорошо. Вот что. Спустимся вечерять пораньше, с братьями поведём беседу. Как сговоримся, так и будет. А как Неждан к нам выйдет, ты уж с ним поласковее.

— Посмотрим, — нараспев протянула я, — смотря как сговоримся.

Едва получив согласие, рыжий опять превратился в озорного охальника. Уселся предусмотрительно на пол, чтоб не помять разложенные вещи, потянулся погладить по коленке, схлопотал по проворным пальцам, и, ничуть не смутившись, затараторил:

— Ты уж не груби хозяину. Он к нам с добром. А ежели взаправду четыре дюжины вёрст вперёд, как балакает, селений нет, нам бы у него отдохнуть да запасы пополнить. Эх, проклятое колесо! Сбило с привычной дороги… Шли бы и шли себе, как раньше. Но ничего, с тобой не пропадём! Смотри только не обижай мужичка, — наказывал он. — Да оденься, как баба. Порты твои только для дороги и годятся. Вон сарафан какой красивый, — ухватил Радомир мою нежданную обновку, — и сухой почти. В нём и спускайся…

— А ты мне не указывай, — я отобрала тряпку, небрежно кинула за спину.

— Так надо же приодеться! — снова потянул купец за край голубого полотна. — Чтобы эти, как их, ну, прелести твои выпучить…

— Эта тряпка только ребёнку впору! У меня в ней, скорее, глаза выпучатся.

Рыжий растянул губы:

— Ничего, так тоже красиво…

Я задумчиво повертела в руках наряд, забыв про соскальзывающую накидку. Радомир подскочил, как ошпаренный, снова меняя цвет лица:

— В общем, внизу ждём тебя… Поспешай, пока Неждан не явился. Дела обсудим, — и выскочил, думая, что оглядывается незаметно.

Я закатила глаза и окончательно скинула покрывало. Можно, конечно, насолить мужикам и явиться хоть в мешке из-под капусты. Посмотреть, как станут выкручиваться, когда Неждану не на что будет отвлечься. Но из сухого один проклятый сарафан и есть; даже рубаху не поддеть. Натянула прямо так, бесстыдно, на голое тело, «выпучивая» в тесном вырезе всё, что так советовал выпучить купец.

Жалко, муж не видит.

— Глаза сломаете, — бросила я забывшим обо всех разговорах мужиках.

Замученные, несчастные, в не до конца просушенной одежде и попеременно чихающие они, тем не менее, сгрудились за большим светлым столом и увлечённо рисовали на тряпице. Из спора, что замолк, стоило мне спуститься, стало ясно: заплутали. Пытались восстановить дорогу, рисовали карту, но никак не могли сообразить, как же выйти на привычный торговый тракт. Неудивительно, что боялись попортить шкуры; опасались, что и вовсе возвращаться придётся. А вся надежда на кого? Правильно — на Фроську! Остолопы.