— Да-а… маловато в тебе силенки, — огорчилась дева, — надо Мать Сыру-Землю просить.

Вот же бред! Я представила себя стоящей на коленях и вымаливающей у грядки с морковной ботвой силушку богатырскую.

— Чего говорить-то?

— Кому? — Она смотрела на меня, слегка вздрагивая ушами с кисточками.

— Ну, Матери-то, Сырой Земле?

— Да ничего не надо. — Нет, я точно ее забавляла, вон усы-то как (или вибриссы, будь они неладны!) подрагивают. — Про себя подумай, сколько силы надо, да потяни. Если на доброе дело, то тебе без лишних церемоний дадут.

Я, сосредоточенно нахмурив брови, пыталась объяснить почве под ногами, что крошение ни в чем не повинного камня — это самое что ни на есть доброе дело, и так увлеклась, что пришла в себя только после щелчка перед глазами.

— Ты чего-то, подруга, не на шутку увлеклась!

Я посмотрела на свою ладонь, где вместо камня обнаружилась пыль.

— Ну вот, а ты говоришь — тяжести поднимать надо! Вот тебе, — она высыпала передо мной горку камешков разной плотности и размера, — до конца урока нащелкай мне их.

И, потрепав меня по плечу, отправилась с физкультурной инспекцией по другим ученикам. Я огляделась вокруг. Недалеко от меня стояла Сияна и держала на кончике мизинца камень размером метра полтора в диаметре. А поодаль Анебос, изогнувшись под абсолютно несовместимым с жизнью углом, протискивался сквозь какой-то деревянный лабиринт.

Ну делать нечего; вздохнув, я выбрала из кучки камень поменьше, полегче и потрухлявее. Маналась я с ним минут десять, упрашивая и тело, и землю. С остальными дело пошло уже полегче. К концу урока я более-менее навострилась. Поймала, так сказать, ритм и чувствовала себя просто богатырским героем и сокрушителем камней! Попробовал бы меня сейчас кто кашей обкидать! Уж я бы тогда знала, что и с какой силой сжать, чтобы поползновений больше в мою сторону не было.

После Телоупроченья я вышла, ощущая себя просто суперменом. Кровь так и бурлила в венах. Вот это школа! Всего три дня, а я уже разговаривала с камнями, жабами, деревяшками, ветром и своими пальцами! Просто полиглот широкого профиля! Что там у нас дальше? Я догнала Рису и пристроилась рядом с ней.

— А сейчас какой урок?

— Теория полей, — недовольно поморщилась в ответ та.

— А что, неинтересный предмет?

— Да кому как… Ну вот скажи, — она резко повернулась ко мне, — зачем мне, уриснице, знать, в каких условиях лучше пшеница родится? Столько бесполезного времени теряем на всякую галиматью! Давно уже пора оставить только занятия по профилю. А я младенческими предсказаниями занимаюсь два раза в неделю только! Зато умею себя просачивать сквозь лист железа. Ну вот на кой мне это? Чтобы потом ближайшие сто лет таскаться за старыми вздорными урисницами и только поддерживать покров младенческий, слушая, как эти выжившие из ума перечницы ахинею всякую несут? Ладно вон Анебос, — она махнула рукой в сторону парочки резвящихся зверолюдей, — он хоть Богом будет, так ему всякая-разная чушь понадобиться может, а мне-то это зачем?

— Богом? — Я зачарованно смотрела на псеглавца, который старательно, норовя делать это незаметно, прикреплял Свиксе на крылья науз в виде страшной рожи. — Анебос?

— Ну да! Найдет себе какую-нибудь дикарскую неразвитую территорию, да и начнет там божествовать.

— А почему он?

— Так принято! Отец же у него Бог, вот и сынок божком где-нибудь пристроится.

Вот я идиотка-то! Я переводила взгляд с псеглавца на его подругу. То-то он песками бредил! И как я сразу-то не разглядела? Мы же проходили про Древний Египет… Меня, видимо, имя смутило да одежда неподходящая, я и не сообразила поэтому, что Анебос — это древнеегипетский бог Анубис! Теперь я внимательно посмотрела на Свиксу… Ну точно! Вылитый сфинкс! Кто-то у них там еще был… Я оглянулась. Сзади шел еще один из зверолюдей — паренек с головой сокола — Светогор. Ну тут и думать нечего — Гор. Я вспомнила морду Анебоса вчера в шапке-невидимке… Надо же — будущий великий бог!

— А кто у Анебоса отец? — Я почесала нос, чтобы стереть дурацкую улыбку, нагнанную видением косоглазого оскаленного «бога» на моем крыльце.

— Как кто? — Риса даже остановилась, чтобы я оценила всю степень ее удивления. — Велес.

— Да? — протянула я удивленно. — А мне кажется, что он какое-то другое имя называл, — я пощелкала пальцами, пытаясь поймать ускользающее слово.

— Асила-Велес?

Точно! Асила! Я покопалась в памяти. Похоже, что Асила — это Осирис. Кто ж им в Египте-то этом так имена поперекручивал? Вот уж не думала, что смогу еще до такой степени удивляться! С будущими богами… вот так… бок о бок!

Тем временем мы пришли в холл со множеством корней. И я впервые заметила, что возле каждого подъема имеется горящая надпись на глаголице.

— А это откуда? — Я кивнула на надписи.

— Что откуда? — Похоже, урисница окончательно уверилась в том, что я идиотка.

— Надписи.

— Ну так это указатели, — она пожала плечами, — они всегда здесь были. Может, у тебя чародейное око закрыто было, вот ты и не замечала, — и она быстренько отошла к Гамаюн.

Сегодня мы цеплялись за какие-то совсем уж тоненькие корешочки разной степени окраса, от белых до густо-коричневых. В этот раз нас выбросило все-таки в ствол дерева. Вот только проблем с выходом не было никаких, проем сыскался легко. Так называемая дверь хоть и совпадала по цвету с древесиной, но была какой-то призрачной, совсем как легкая кисея. Когда я прошла сквозь нее и, сделав несколько шагов, оглянулась, выяснилось, что это была береза. Обыкновенная тоненькая стройная березка. Дождавшись, пока все одноклассники вылезут наружу, я подошла к дереву поближе, пытаясь понять, как же туда можно войти и поместиться, если почти весь ствол можно было обхватить ладонями. С каждым моим шагом береза начала увеличиваться, распухая, как на дрожжах. И когда я подошла вплотную, дерево стало достаточно большим для того, чтобы даже человек, намного превосходящий меня габаритами, мог спокойно поместиться внутри. Просто оптический обман какой-то!

Отвлекшись наконец-то от дерева, я кинулась догонять наших, которые спускались уже с небольшого холма на гигантское поле, разделенное на многочисленные разноцветные сектора. Все направились к стоящему неподалеку старику, одежда которого сплошь состояла только из травинок, ботвы, палочек. Даже в бороде его, казалось, росли какие-то колоски. Опирался он на тяжелую суковатую палку.

— Это дед Всевед, — шепнул мне на ухо Анебос.

Дед Всевед хмуро обвел нас взглядом и, откашлявшись, начал:

— Урок нонча поделим на две части. Во-первых, как взростить рожь на тяжелых глинах, заболоченных и засоленных почвах, где, как известно, она не произрастает. А во-вторых, оборотим позднюю осень на весну аккурат на маковом поле, — и, грозно подняв пуки седых бровей, значительно добавил: — Яга Ягинишна просила вам для урока.