— Я его еще не собрала.

— Это неважно. Думаю, тебя лучше сразу отвезти в родильный дом. Ты можешь идти?

— Не знаю, — сказала она.

Дэвид подхватил ее на руки, усадил на пассажирское сиденье и отвез в Солсбери.

В родильном доме ее посадили в кресло-каталку и повезли по длинным, выложенным кафельной плиткой коридорам. Николь хотела, чтобы Дэвид остался с ней, но ему не позволили. Медсестра выразила недовольство, узнав, что у Николь нет с собой вещей. Ее искупали, облачили в ужасную больничную сорочку и совершили над ней такое, о чем стыдно рассказывать. Когда она начала возмущаться, ей велели замолчать. Потом пришел доктор и стал щупать, осматривать и делать еще более унизительные вещи. Закончив, он весело сказал:

— У вас есть еще несколько часов, миссис Кемп. Ребенок должен появиться к утру.

Николь посмотрела на часы. Половина шестого вечера. Она не могла поверить, что все это будет тянуться еще так долго. Ее тело разрывалось. Лежа в одиночестве на холодной высокой кровати, она смотрела, как стрелки часов медленно движутся по кругу. Долгое время к ней никто не заходил, но когда она, в конце концов, начала кричать и сыпать проклятиями, тут же появилась медсестра и резко сказала:

— Ваш супруг в коридоре, миссис Кемп. Неужели вы хотите, чтобы он слушал все это?

Николь затихла. Она вспомнила правила Мальгрейвов: никогда не показывать, что происходящее тебя беспокоит. Боль стала сильнее, чем можно было представить, но Николь не издала ни звука. Она перестала спрашивать о Дэвиде, перестала смотреть на часы, в конце концов даже перестала замечать боль. Врачи и медсестры суетились вокруг нее, но она не обращала на них никакого внимания, и когда ей на лицо положили маску, она провалилась в какое-то темное тихое место внутри себя. Волны сознания набегали и отступали. То она была в этой кошмарной темноте, то в Ла-Руйи, плыла в лодке по зеленому озеру вместе с Фейт, Джейком и Гаем.

К тому моменту, когда ребенок родился, ночное небо начало светлеть. Младенца вытащили из нее металлическими щипцами. Николь услышала шлепок и крик, затем закрыла глаза и отключилась.

Гай поджидал ее у входа на станцию «скорой помощи». Фейт не видела его, пока он не вышел из тени.

— Господи, Фейт. Я ищу тебя весь день. Где ты была?

Она пожала плечами.

— В разных местах.

Вряд ли она смогла бы вспомнить это. Зато помнила каждое слово из утреннего разговора с Элеонорой. Фейт попыталась пройти мимо Гая и войти в здание, но он схватил ее за руку.

— Мне надо поговорить с тобой.

Она остановилась, спиной к нему.

— Пусти меня, Гай.

— Я же сказал, мне надо с тобой поговорить.

Одна из девушек из вечерней смены задержалась в дверях и уставилась на них.

— Мне пора на работу. Уже шесть часов.

Гай, с совершенно убитым видом, отпустил руку и прислонился плечами к оштукатуренной стене у крыльца.

— Пожалуйста, Фейт. Давай поговорим.

В голове Фейт эхом прозвучал голос Элеоноры: «Гай знает, насколько вы зависите от него. Он чувствует себя обязанным заботиться о вас». Она пожала плечами.

— О чем ты хочешь поговорить, Гай?

— Не здесь.

Мимо все время сновали люди, одни входили на станцию, другие выходили.

— Тебе незачем беспокоиться обо мне. — От усталости и недосыпания у Фейт кружилась голова, но она заставила себя улыбнуться и продолжила неестественно бодрым тоном: — Ты ничем нам не обязан, Гай. Мы отлично справляемся сами.

Он посмотрел на нее непонимающим взглядом.

— Черт возьми, я не знаю, о чем ты говоришь, но если ты не уделишь мне пять минут для разговора наедине, я спалю это здание.

Он вынул из кармана зажигалку и щелкнул ею.

— Господи, — пробормотала Фейт, глядя на язычок пламени.

Позади станции «скорой помощи» был небольшой дворик, где стояли мусорные баки, лежали мешки с песком и висели пожарные ведра. Туда она и провела Гая. Снова начал накрапывать дождь. Гай поднял воротник куртки.

— Я хотел спросить тебя кое о чем, — сказал он. По его лицу стекали капельки воды. — Я хотел поговорить с тобой вчера, но не смог, потому что мы были не одни.

Фейт посмотрела на него внимательно. Он был небрит, под глазами — темные круги.

— О чем ты хотел спросить меня, Гай?

— Мне надо знать, как ты относишься ко мне.

Его слова прозвучали резко и отрывисто.

Фейт обхватила голову руками. Она думала о Джейке, Ральфе, Поппи и ужасном разговоре с Элеонорой, обо всей этой чертовой неразберихе. Ее охватила жуткая усталость.

— Я не могу выразиться более четко, — добавил он.

Глядя в его мрачное сердитое лицо, Фейт решила, что Элеонора права. Гай действительно через силу пытается выполнять придуманные им утомительные обязательства по отношению к их семье.

— Я хочу знать, либо мы с тобой друзья — что-то вроде названых брата и сестры, либо…

Фейт вжала голову в плечи. Слезы жгли глаза, дождь стекал за воротник. Она едва могла говорить.

— Я никогда ничего у тебя не просила, Гай. — Ее голос дрожал. — Да, был тот случай с собакой… и когда я заболела… и в Ла-Руйи, когда меня укусила змея… Но не думай, что это твоя обязанность…

Он взмахнул руками и раздраженно воскликнул:

— Господи, что ты там бормочешь? Я пытаюсь объяснить тебе, что люблю тебя!

Фейт оторопело уставилась на него. Потом прошептала:

— Что?

Кто-то внутри здания забарабанил по стеклу и закричал:

— Мальгрейв! Куда ты запропастилась? Уже десять минут!

Фейт смотрела на Гая широко раскрытыми глазами.

— Повтори это, Гай, — проговорила она с неожиданным нетерпением. — Повтори. Я хочу услышать это еще раз.

— Я люблю тебя, Фейт. — Раздражение в его голосе исчезло, теперь он звучал умоляюще и беззащитно. — Мне понадобилось черт знает сколько времени, чтобы понять это — я оказался невероятным тупицей, — но я люблю тебя.

Первое, что испытала Фейт, — огромное облегчение. Элеонора ошибалась. Нет, Гай пришел к ней не из чувства долга, а потому что любит ее. Сердце приподнялось и взлетело ввысь.

Гай потер руками лицо.

— Но я не имею понятия, как ты относишься ко мне, — с мукой в голосе сказал он. — Мне кажется, что я тебе не безразличен, но я не знаю, насколько.

«Я полюбила тебя, когда мне было одиннадцать лет, Гай, — думала Фейт. — Я полюбила тебя с той минуты, когда ты, в пропыленных ботинках, вошел в кухню в Ла-Руйи. С того мгновения, когда я увидела тебя. Ты улыбнулся мне, и лицо твое осветилось. И с тех пор я все время любила тебя, так или иначе».