Вернулся в кузницу, запер дверь и встал к горну.

Через полчаса кузнец бросил на наковальню первую «горошину». Металлический паучок в полладони величиной прокатился по иссечённой ударами молотов поверхности наковальни и замер, хищно выставив вверх острый, в три грани кованный шип.

– Четыре шипа, - хмуро сказал кузнец. - Между любыми из них - угол в сто двадцать градусов. Как «горох» ни бросай - он на три шипа встаёт, четвёртый - обязательно торчком к небу. Лошадь, наступив на него, летит через голову, и всадник, конечно, к чёрту…

– Сотни на две железа у тебя хватит?

– Хватит и на три. Только попрошу тебя, контрабандист…

– Всё, что смогу.

– Конечно, если сможешь… Привези его обратно ко мне. Пеплавлю.

– При плохом ходе дела мне уже ничего возить не придётся. При хорошем - «горох» подберут те, кого он остановит. - Бэнсон улыбнулся, взял в руку паучка и добавил: - Но тогда у меня будет повод вернуться за ним.

Кузнец добавил в горн угля, взялся за рычаг мехов. Проговорил, ухмыляясь:

– Странно, что «чеснок» у тебя не из золота!

Всё рассчитали до деталей. Была найдена укромная бухта, в которой встал на якорь «Марлин». Также нашли и частично расчистили подход с берега к бухте.

Подход этот был не вполне удобен: неширокая ложбина, заваленная камнями-окатышами, стиснутая с боков отвесными каменными стенами, круто поднималась вверх и, если бы здесь нужно было пробежать Сове или Бэнсону - они легко преодолели бы опасный подъём, но среди тех, кого в назначенную минуту должны были домчать сюда кареты, были дети и несколько женщин…

Наверху, на гребне - площадка шагов семь на десять, и затем - ещё более крутой спуск вниз, к берегу, где уже покачивались шлюпки «Марлина».

Хорош был только подъезд к ложбине - твёрдый скальный грунт, вполне подходящий для каретных колёс.

Бэнсон, мастер Йорге и несколько матросов с «Марлина» расхаживали по площадке. Они натянули канат от гребня вниз, до самого берега - но всё равно для женщин этот путь был весьма сложен. Если бы не такая удобная бухта, и не такой удобный подъезд…

Бэнсон спустился к ряду камней, сложенных в виде вала, за которым были разложены несколько мушкетов и пистолеты, в который раз проверил пули, порох, арбалет и болты. Вернулся наверх, к Йорге. Постояли в молчании.

– Сколько осталось? - спросил кто-то из матросов.

– Четыре минуты, - сказал мастер Йорге и раздвинул цилиндр подзорной трубы.

Мучительно медленно тянулись секунды. Вдруг Йорге негромко сказал:

– Молодцы. Всё точно.

И передал трубу Бэнсону. Тот схватил её, поднёс к глазу. Далеко внизу, между скал, слева, вдоль берега двигались три кареты. «Это Стэнток с семьёй и домочадцы скупщика краденого». Бэнсон перевёл трубу и увидел, как справа, навстречу им, ползут ещё четыре кареты. «Это Сова и дети из крепости». Вдруг Бэнсон недобро оскалился: за обоими кортежами, на расстоянии прицельного выстрела ехали чёрные всадники. Девять слева и пять справа. Они не гнались, просто ехали следом. Каждая компания знала, что всех нужных им людей в преследуемых каретах нет. Они - только след, ниточка…

– Четырнадцать, - сказал Бэнсон, отнимая трубу от глазницы и вытирая запотевший окуляр.

– Пора! - проговорил Йорге и матросы, цепляясь за канат, растянулись вдоль спуска, встав в наиболее опасных местах.

Приготовился и Бэнсон. Подсыпал нового пороха на полки мушкетов и пистолетов, взвёл арбалет. «Как только кареты встретятся - чёрные всадники увидят друг друга и поймут, что вот теперь мы все - в одном месте. Вот тогда будет гонка…»

Этот миг пришёл. Выехав из-за скал к далёкому подножию ложбины, кортежи резко повернули и возницы взмахнули кнутами. Лошади рванули. Семь карет ходко покатили в сторону моря, всё больше забирая в подъём. Увидели друг друга и всадники, и две чёрные стаи рванулись навстречу. Пришёл их час. Бойцов у Совы - втрое меньше, чем их, все остальные - просто живое мясо. Вот она, минута награды за многодневное терпение. Хэй, загонщики, хэй!

Но кареты шли совсем не так, как подобает тяжело нагруженному обозу, и под колёсами у них были не ухабы и ямы, а твёрдое каменное плато. Выжали все силы из лошадей и всадники. Они уже настигали последнюю из карет, когда сверкнул в воздухе блескучий коротенький дождик, лёг частыми каплями под копыта мчащихся лошадей. Сразу четыре из них, подминая всадников, рухнули, кувыркаясь; резко осадили своих лошадей задние всадники, а кареты всё мчались вперёд, и раз за разом вылетал из окон последней блескучий металлический дождь.

Кортежи домчались до преградивших им путь крупных камней. Дверцы карет распахнулись, из них стали выпрыгивать мужчины, женщины, дети - и все торопливо стали карабкаться вверх, вверх, - на гребень, откуда призывно махали им Бэнсон и Йорге.

Да, можно было предположить, что от этих загонщиков уйти будет непросто. Оставив лежать троих, одиннадцать всадников двинулись дальше. Двое пеших, склонившись, со всей возможной проворностью работали руками, и от них в стороны разлетались колючие «горошины». Расчистив узкий проход, пешие вспрыгнули за спины передних двух всадников и, доскакав до следующего «коврика», спешились и снова склонились над ним.

Все беглецы были уже наверху и, помогая друг другу, спускались, цепляясь за канат, к шлюпкам. Но преследователи преодолевали россыпи «гороха» неописуемо быстро! Они могли бы спешиться и бежать по каменистым склонам, но лошади должны были сэкономить им две, а то и три минуты. И чёрные всадники тратили время, расчищая для них путь, чтобы потом с лихвой наверстать упущенное.

Бэнсон, видя их скорость, тревожно оглянулся. Ещё десятка три человек толпились на гребне: много провозились, спуская на берег женщин. А снизу донёсся грохот копыт! Бэнсон метнул взгляд к подножью ложбины. Преодолев последнюю преграду одиннадцать человек на десяти лошадях мчались к покинутым, стоящим с распахнутыми дверцами каретам. Бэнсон взял мушкет, прицелился. Подбежал и плюхнулся рядом Сова, тоже взял мушкет, проверил порох на полке.

– Стрелять нельзя, - скривившись, сказал он. - Их ответный залп ударит в спины тех, кто ещё не спустился.

– А что делать?

– Тянуть время. Обещать сдаться. В сущности, Вайеру нужны только мы. А вот и он!

Бэнсон взглянул. Внизу, бросив лошадей рядом с каретами, мчались вверх люди в одинаковых чёрных одеждах. В центре бежал, взмахивая тросточкой, маленький человек. Одна рука у него была на перевязи.

Подбежал и Стэнток и тоже подхватил себе мушкет, но Сова твёрдо проговорил:

– Нет. Ты нужней у каната. Так ты больше людей спасёшь!

Привыкший соблюдать дисциплину офицер кивнул, положил мушкет и побежал назад. Бэнсон взглянул ему вслед. «Проклятье! Ещё человек двадцать…»