– Это играет такую же роль, как ядерные вооружения в отношениях между США и СССР, – сказал Козырев. – Почувствовав опасность, мы понимаем необходимость сотрудничества для предотвращения их использования. – Возможность избрания Ельцина, продолжал Козырев, заставит Горбачева пойти на компромисс независимо от его личных приязней и неприязней. – С коммунистами можно разговаривать только с позиции силы, – заключил он, ухмыльнувшись и тем самым давая понять, кого он имеет в виду.

Перед нами стоял один щекотливый вопрос: могу ли я заверить Ельцина, что президент Буш примет его, если он поедет в Вашингтон. У него было приглашение от Конгресса и несколько приглашений от частных групп. И хотя он предпочел бы поехать по приглашению высшего должностного лица, я объяснил ему, что это невозможно, и, казалось, он понял. Но ему вовсе не хотелось ехать в Соединенные Штаты, пока у него не будет уверенности в том, что он увидится с президентом Бушем. До моей поездки в Вашингтон в апреле 1991 года меня специально предупредили, чтобы я не обещал Ельцину встречи, которой он добивался.

* * *

Президент Буш принял меня в Овальном кабинете днем 18 апреля, и большую часть времени я рассказывал об отношениях между Ельциным и Горбачевым. Я утверждал, что у них единые политические интересы, несмотря на то, что они упорно отказываются это признать. Я заметил, что прошлой осенью Горбачев отклонился от реформаторского пути и тотчас изменился в своем отношении к Ельцину. Политический курс, которым он с тех пор следовал, ничего не дал. Горбачев, сказал я, поступает так в интересах военно-промышленного комплекса, так как республики резко сократят поставки ресурсов, необходимых военным, как только у них в руках окажутся нити управления. Я упомянул мнение Козырева о том, что обе стороны напуганы угрозой гражданской войны и советники обоих рекомендуют пойти на компромисс. Возможно ли это, – увидим, но перспективы окончания забастовок не видно, пока Ельцин не получит права дать шахтам самоуправление. Это потребует освобождения от контроля со стороны центральных министерств, которые в глазах рабочих олицетворяют коммунистическую систему, угнетающую и эксплуатирующую их.

В сложившейся ситуации я рекомендовал переговоры со всеми участниками, чтобы не втягиваться во внутриполитическую борьбу. (А именно к этому подталкивал нас Горбачев, подстрекая бойкотировать Ельцина.) В отношении финансовой и технической помощи мне казалось, что нам следует не встревать во взаимоотношения республик с Центром и работать с местными органами – городскими и областными, – выступающими за развитие частного сектора. Я считал также, что помощь надо направлять в частный сектор, а не через центральное правительство, на чем настаивал Горбачев.

Президент спросил, что я думаю по поводу недавней просьбы Горбачева о предоставлении дополнительно гарантированного кредита на 1,5 миллиарда долларов для закупки американских сельскохозяйственных продуктов. Я сказал, что считаю это прежде всего внутренним вопросом. Конгресс одобрил программу поддержки экспорта американской сельскохозяйственной продукции. Если президенту кажется, что кредит послужит этой цели, он должен его одобрить, при условии, что СССР представит гарантии погашения кредита. Однако ему не следует удовлетворять просьбу Советского Союза, считая, что это поможет проведению там экономических реформ, – этого не произойдет. Советский Союз и в правду может столкнуться с дефицитом продуктов предстоящей зимой, но политика Горбачева лишь усугубляла проблему. Я считал, что все крупные кредиты следует предоставлять на конкретные реформы…

Ельцин миновал еще одно препятствие на пути к креслу президента России, когда 24 апреля 1991 года Верховный совет РСФСР принял закон, разрешающий провести выборы президента и вице-президента. Любой человек, собравший не менее ста тысяч подписей российских граждан, мог выставить свою кандидатуру на выборах, назначенных на 12 июня.

Я мог лишь поражаться тому, с какой скоростью менялась российская политика: многие месяцы Верховный Совет и съезд народных депутатов СССР отказывались создать пост президента, и всего полтора месяца назад Ельцин, казалось, находился на грани снятия с поста председателя парламента. А теперь общественное мнение так определенно склонялось на его сторону, и даже те, кто скептически относился к нему, как к лидеру, были вынуждены прислушиваться к настроению своих избирателей и поддерживать его.

Через несколько дней после одобрения парламентом СССР закона о создании поста президента Ельцин продемонстрировал свою политическую силу, договорившись об окончании забастовки шахтеров, которая продолжалась почти два месяца. Шахтеры возобновили работу после того, как Ельцин пообещал освободить их от контроля со стороны центрального министерства угольной промышленности. Положив конец забастовке, Ельцин снял в известной мере напряжение с Павлова и Горбачева, но показал, что они больше не могут править страной без него и кроме того – что облегчение будет временным, если структура руководства экономикой министерствами из центра не будет быстро ликвидирована. Павлов этого так и не понял, а Горбачев – во всяком случае какое-то время – казалось, это понимал.

Кандидатура, которую Ельцин выбрал в качестве своего напарника на выборах, удивила многих, ибо он обошел всех видных руководителей «Демократической России», организации, оказывавшей ему наиболее прочную поддержку, и предложил вместо них Александра Руцкого.

В то время это казалось ловким ходом. Большинство военных выступало против Ельцина, но имея рядом Руцкого, Ельцин мог надеяться, что ему удастся перетянуть на свою сторону некоторых военных и значительную часть умеренных реформаторов, все еще являвшихся членами компартии. Поскольку обязанности русского вице-президента были столь же плохо определены, как и обязанности американского вице-президента, представлялось малосущественным, кто будет избран на этот пост. Поэтому Ельцин, подобно многим американским кандидатам в президенты, исходил в своем выборе из сиюминутных соображений.

Выдвижение кандидатур на пост президента России кончилось, и помимо Ельцина было зарегистрировано еще пять кандидатов. Наиболее крупной фигурой был Николай Рыжков, успевший оправиться после инфаркта и крайне возмущенный тем, что он считал предательством со стороны Горбачева. Похоже было, что он пользовался поддержкой подавляющего большинства аппарата компартии, но ему мешал облик неудачника. В гонку вступил также Вадим Бакатин, подстегиваемый Горбачевым, который стремился прежде всего помешать Ельцину получить большинство голосов, и многим казалось, что Бакатин сумеет отобрать голоса у Ельцина, так как к нему с уважением относятся умеренные реформаторы и он держится более демократично, чем Ельцин, у которого популистская риторика по-прежнему сочеталась с автократическими привычками секретаря областной организации компартии.

Остальные кандидаты, казалось, не принадлежали к основному руслу российской политики – если такое понятие уместно в России. Альберт Макашов, трехзвездный генерал, выступил с программой, фашистской по содержанию, если не по названию. Амангельды Тулеев, казах из Кемерово, что у самой границы России с Казахстаном, был в большей мере фаворитом региона, чем кандидатом всей страны.