Голова в металлической коробке.

Он убил не так уж мало людей и не испытывал никаких душевных терзаний по этому поводу, и поэтому очень удивился тому, насколько тяжело он переживал убийство Макса. Сейчас он чувствовал себя растерянным, как после тяжелого похмелья, и при каждом взгляде на коробку испытывал тревогу.

С Максом он познакомился еще в школе, в старших классах – одно время Макс был влюблен в Нарди, азиатку, сводную сестру Поге, – и они с Максом несколько лет готовились к этому лету, к году выборов, к смене короля, случающейся раз в двадцать лет. Макс был для него кем-то вроде – кого? – Мерлина, Ланселота, Гавейна? Но минувшей ночью, после безуспешных поисков таинственного автобуса на 15-м шоссе, Поге велел Максу съехать на обочину, выйти из машины, а потом выстрелил ему в спину из дробовика 12-го калибра.

Теперь он поеживался под жарким солнцем от бившего в лицо холодного ветра и старался не глядеть на коробку. Вцепившись в белый пластмассовый планширь, он смотрел на воду.

У него не было выбора. В идеале, ему не следовало бы прибегать к этому древнему адонисийскому ритуалу финикийцев, но слишком уж много неясностей обнаружилось вокруг. Минувшей ночью на шоссе мимо него проскочил какой-то валет, и что-то подозрительное было в тех троих из синего «Сабурбана», увешанного ленточками и обклеенного всякой ерундой – пирате, старике и идиоте. И еще, он никак не мог выследить Нарди Дин; уже несколько месяцев он совершенно не улавливал ее сновидений. Как, черт возьми, она обходилась без сновидений? Может быть, принимала какое-то лекарство?

Ему необходимо отыскать ее и сделать это до Пасхи. Будучи его сводной сестрой, она одна годилась на роль царицы, лунной богини. Жены всех богов плодородия и царей были, в той или иной степени, их сестрами – Таммуз и Белили, Осирис и Изида, даже король Артур и фея Моргана, – и он был уверен, что успешно сломил ее волю за время месячного заключения в борделе близ Тонопы. Диета, какую он предписал, кровавые ритуалы, комната с двадцатью двумя картинами – он вроде бы полностью вышколил ее для того, чтобы она была готова надеть убор богини, а потом, когда он совсем уверился, что она превратилась в сломленную лунатичку, она пырнула ножом мадам заведения, угнала машину и сбежала в Лас-Вегас. А теперь еще и снов не видит.

Он разглядывал, прищурившись, возвышавшийся над пляшущими волнами маленький скалистый островок, до которого оставалась пара миль, а потом отыскал его на карте озера Мид, которую сложил так, что сверху была Боулдер-бейсин. Место носило название остров Мертвеца. Очень даже подходяще.

Он повернул рулевое колесо и дал газу. Ускорение прижало его к спинке сиденья, а когда он выпрямился после поворота, ветер перебросил поднятый лодкой высокий пушистый водяной хвост так, что он оказался прямо на пути. Тяжелые капли обожгли его лицо и сбросили на лоб зачесанные черные волосы.

Управляя одной рукой, он свободной вытащил из кармана расческу и зачесал волосы назад как положено. Отныне и до Пасхи облик должен быть идеальным.

Человек, которому предстоит занять трон, не должен иметь изъянов.

Он обогнул остров серией коротких рывков, и на противоположной стороне обнаружил маленький каменистый пляжик, на котором сегодня не было отдыхающих. Он подвел катер поближе к берегу и бросил за борт шлакобетонный блок, игравший роль якоря.

Потом он неохотно поднял коробку, перелез через борт и, держа ее высоко над водой, побрел по холодной воде на берег.

В античной Александрии финикийцы разыгрывали представление о ежегодной смерти Таммуза, бросая в море сделанную из папируса голову, которую летнее течение через семь дней неизменно доставляло в Библ; там ее вылавливали и праздновали возрождение бога. На протяжении того периода, пока голова находилась в море, местонахождение, свойства и даже само существование бога оставались спорными.

Следующие две недели, начиная с апрельского Дня дурака и до Пасхи, будут как раз примерно таким непростым периодом, и Поге был решительно настроен на то, чтобы его собственную голову – в символическом значении этих слов – достали из воды в Пасхальное воскресенье.

На отрезанную голову бедняги Макса были надеты солнцезащитные очки Поге, а вокруг обрубка шеи был завязан один из его галстуков, и, конечно, Макс соблюдал ту же диету, что Поге и Нарди: не употреблял красного мяса, не ел ничего, приготовленного в железной посуде, и не пил алкоголя. Именно по этой причине Поге не мог попросту обезглавить любого случайного туриста. Голова должна была служить как можно более точным воплощением самого Поге.

Его руки дрожали. Ему вдруг захотелось открыть коробку и перевязать галстук. Макс так и не научился сам завязывать галстуки, и Поге отлично помнил много раз, когда Макс приходил с галстуком к нему, он завязывал галстук на собственной шее, а потом ослаблял узел, снимал его через голову и вручал другу.

«Тогда, на рассвете, около Боулдер-хайвей, – думал он сейчас, – я в последний раз оказал ему эту услугу».

Он стиснул зубы и набрал полную грудь воздуха.

«Господи! – сказал он себе. – Не бери в голову, опусти коробку в воду и привяжи канат так, чтобы никакой пьяный болван-турист не нашел ее в течение следующих двух недель, и вали скорее отсюда».

Он огляделся по сторонам среди камней и кустов толокнянки в поисках хорошего места, и заметил поодаль, над озером, стайку ласточек.

Поге решил, что это ласточки. У них, определенно, был характерный полет с резкими поворотами – но с крыльями было что-то не так. А потом он разглядел и другие стайки, подальше. Приложив ладонь ко лбу, он всмотрелся получше.

А потом у него в желудке похолодело, а на лбу выступил пот.

Это были летучие мыши.

«Летучие мыши, – подумал он, чувствуя, что у него кружится голова. – Но летучие никогда не летают днем. Они что, спятили или взбесились? Что творится-то?»

Он посмотрел по сторонам, рассчитывая понять, куда они направляются, и увидел, что небо на юге тоже испещрено такими же скачущими точками.

Они направляются сюда. Отовсюду – на этот жалкий островок.

Он пробрался вдоль воды на кучку камней и, размахнувшись, швырнул блестящую коробку и, как только та с плеском ушла в воду, принялся завязывать канат вокруг полузатопленного камня.

А потом вокруг него закружились тени, словно пятна перед глазами. Летучие мыши кружили высоко над ним, не издавая ни звука, кроме хлопанья кожистых крыльев, и все больше и больше зверьков слеталось сюда со всех сторон. Ветер, поднятый их крыльями, безжалостно взлохматил его волосы.

Он в страхе поднял голову. Вокруг мелькали покрытые мехом зубастые мордочки, все сверкающие круглые глазки были устремлены на него.

Что-то вдруг громко заплескалось в воде, и он в панике обернулся туда.

Там, куда он бросил коробку, вода вскипела, а потом, вопреки всем законам природы, тяжелый ящичек всплыл на поверхность, раскачиваясь и сверкая в водовороте.