ворота.

Представившись, Вера сразу поведала, что они здесь из-за их воспитанника, тот подозревается в серии преступлений, избавив всю компанию от ненужных экивоков и сэкономив время.

– Нам нужен человек, который принял его в монастырь, – сказала она.

– Отец-настоятель уже постарел, но у него хорошая память. А мы подумали – опять туристов привезли, – ответил молодой монах, у которого загорелись глаза, когда он услышал, что речь идет о серийном убийце.

Гостей провели в сад, где причудливым образом вились дорожки, у часовни располагались скамейки, Вера заметила табличку с указателем «туалет». Все вокруг дышало уютом, но в то же время чрезмерная вылизанность говорила о том, что это ради туристов.

Отец-настоятель появился в дверях основного корпуса монастыря и не спеша подошел к гостям – семидесятилетний старик с копной седых волос, сухой, поджарый, с умным, спокойным лицом и живыми глазами. Вера тотчас ощутила, как волна тревоги отлегла. Она полагала, что ей придется говорить с самим Торквемадой, холодным, непримиримым, который сразу отсканирует все ее грехи и выставит вон с территории святой земли.

– Отец Антуан, – представился он. – Чем могу помочь?

Выслушав длинную историю злоключений его воспитанника, святой отец лишь вздыхал и качал головой.

– Это моя вина. Нужно было настоять, чтобы он не покидал общины… – вздохнул он. – Отец его умер рано, он остался сиротой. И уехал в Париж сразу же, как достиг совершеннолетия. Никто ему ничего запретить не мог.

Вера ждала от него более существенных сведений, кроме сожалений.

– Он был хорошим ребенком, исполнительным, ответственным, любознательным, но горе, случившееся в его семье, что-то сломало в душе, какую-то крохотную, но очень значительную деталь… как гипофиз в мозге. Это железа, как семечко маленькое, но выделяет целый букет гормонов, без которых человек не был бы существом разумным.

– Согласна… Возможно, его еще будут проверять на вменяемость.

– С виду ведь совсем обычный был, но только если не…

На пару мгновений отец Антуан задумался, глядя на буйно цветущий куст спиреи. В саду у монахов было много растений, которые обычно цвели осенью. У входа в часовню красовались гортензии, вдоль ограды – целый ряд светло-розовых шапок тамарисков.

– Только если не… – Вера осторожно попыталась напомнить старику об их разговоре.

– Я знал, если за ним наблюдать тайком, – заговорил тот, не отрывая взгляда от кустарника, – то откроется удивительная картина. Его особенность скрывает за собой не простое ребячество или детское любопытство. Нужно было придать этому больше значения, но… Всегда же веришь, что само пройдет, изживется, израстется, а оно не только не прошло, но выросло в гигантскую опухоль.

– О чем именно вы говорите? – Вера поспешила задать этот вопрос раньше, чем стоявший рядом Эмиль, судорожно жавший ручку своего мотоцикла, так что хрустела кожа перчаток, не встрял с грубостью. Его уже начинала напрягать стариковская медлительность святого отца.

Отец-настоятель опустил голову.

– Он… убивал животных.

– Убивал животных? – почему-то не поверила Вера.

– Поймает голубя в силки, долго держит его в руках, а потом сворачивает шею и смотрит, как тварь божья подрагивает в судорогах. Или кролика… ударит об землю головой, сядет над ним на корточках, впиваясь глазами, словно желая понять, почему они это делают, дергаются, хрипят, а потом затихают. Его дважды ловили, брали, как у вас говорят, с поличным, но он на расспросы не отвечал. Повесит голову и молчит. После уже никто его не заставал за преступлением, но то курицы недосчитаются, то у канарейки в клетке дверь распахнута. Мы держали кроликов, их было много, никто особо не считал, но часто монахи сообщали, что у крольчатника то тут, то там лужица крови. Тела он прятал, не находили… Может, и выбирался за ограду монастыря, ходил хоронить своих жертв в лес. Здесь у нас рядом Национальный парк Эгремон, ограждений нет.

– А вы его наказывали за это?

– Конечно! – просто ответил настоятель. – А как иначе?

– Видно, особо не помогло, – мрачно проронил Эмиль.

– Как вы его наказывали? – поспешила Вера с вопросом, чтобы святой отец не успел узреть в реплике ее шефа издевательской нотки.

– В основном работой… посильной, разумеется.

– А били?

– В рамках дозволенного.

– Вы знали, что антиквар, к которому он поступил, жестоко с ним обращался, но мальчик ни разу никому не пожаловался? – осмелилась спросить Вера.

– Монастырская жизнь делает человека выносливым, повышает сопротивляемость невзгодам. Совершенно не обязательно, если хозяин жестоко с ним обращался, что мы тоже его мучили здесь. Поверьте, это не так. Мелек получил травму в раннем детстве. Это его сделало таким, какой он есть. Вы представились психологом, и, наверное, вам это более очевидно, чем мне. Я лишь недавно стал ознакомляться с разными течениями в психологии, прочитал про психоанализ, про трансактный анализ Эрика Берна. Очень многое для себя открыл, в особенности того, что касается раннего детского возраста. Мелек попал к нам уже поломанным. Но я не был готов принять такого воспитанника, как оказалось. Психика человека таит в себе столько непознанного.

– Удивительно слышать это от священника, – улыбнулась Вера.

– Есть множество путей познания темных сторон души человеческой. И Священное Писание – не единственный. После того, как я прочел в газете об убийствах в Париже, в парке Тюильри, увы, долго сопротивлялся мысли, что преступником мог быть наш Мелек. Не принимал эту мысль ни в какую. Но она преследовала меня годы. Я много раз собирался отправиться в полицию и поговорить с каким-нибудь из следователей, чтобы облегчить душу. Но не ходил. Мне казалось, если я заблуждаюсь все-таки, навлеку на мальчика беду.

– А вы с ним имели связь в эти годы?

– Нет, он никогда больше сюда не являлся, не писал писем и не звонил. Никогда.

– А что стало с землей отца Мелека?

– Он собирался ее отписать монастырю за обучение сына. У нас не было никакого официального договора. Я принял его сына к себе в ученики в качестве жеста доброй воли. И он собирался отблагодарить меня тоже совершенно искренне. Но умер раньше, чем успел написать завещание, поэтому земля должна принадлежать Мелеку. Она в запустении, все кругом поросло кустарником.

– Вы бываете там?

– Только если едем мимо в сторону Эгремона.

– Никогда не замечали признаков того, что кто-то там живет?

Настоятель задумался.

– Нет, это вряд ли. Были бы кусты примяты, пар из трубы бы шел, когда растапливают печь. – Он потер висок, вспоминая. – Нет, ничего такого я не замечал. Думаю, другие – тоже. Если бы заприметили, то пошли бы разговоры. У нас тут любое пустячное событие – как самая громкая сенсация.

– Получается, что Мелек не окончил общеобразовательной школы?