Михась упал на Степу. Тот, не давая дружиннику опомниться и вступить в борьбу, исход которой можно было с уверенностью предсказать заранее, резко упал на спину и, продернув Михася через себя, стукнул его головой о каменную мостовую. Вскочив и подхватив на руки безвольно обмякшее тело друга, Степа со всех ног кинулся в сужающуюся щель между створками и успел протиснуться в нее буквально в последний момент, под изумленные возгласы не ожидавших ничего подобного стрельцов и леших.

Тяжело дыша, Степа осторожно опустил Михася на землю, прислонил спиной к стене арки. Караульные захлопнули створки, заложили их огромным засовом. В этот момент к ним подбежали Разик и Желток. Бросив мельком взгляд на запертые ворота, Разик встревоженно произнес:

— Что с Михасем? Пострадал в давке? Рана не опасная?

— Нет, все в порядке, слегка ударился головой, сейчас придет в себя! — не вдаваясь в подробности, ответил Степан. — Вы идите, а я с ним тут пока побуду.

Разик кивнул и, повернувшись к бойцам, скомандовал:

— Караул! Строиться в три шеренги, занимать оборону перед аркой!

Когда неожиданно появившийся, словно с того света, Михась вновь исчез и тяжелые створки ворот захлопнулись прямо перед ее лицом, окончательно разбив призрачную надежду на спасение, Анюта поневоле обратила полубезумный взгляд на то, что происходило за ее спиной. Несметная людская толпа билась о кремлевские стены, как волны бушующего моря о каменные утесы. Сзади с двух сторон неистовствовало пламя, а в немногих еще пока свободных от пожара улицах стояла, словно выжидая чего-то, ордынская конница. Несчастные полураздетые беженцы почему-то совершенно не интересовали ордынцев, они явно нацеливались на добычу покрупнее, словно надеялись, что ворота Кремля вот-вот вновь, как двести лет назад, распахнутся перед ними.

Толпа наконец изменила направление своего движения и потекла вдоль кремлевской стены, по еще свободному от огня пространству, искать спасения в реке. Однако у тех, кто был прижат к самой стене, не было возможности не то что двигаться, но даже повернуться. И Анюта, увидев с высоты, что люди, те, которые находились с противоположного края, устремились куда-то, ощутила вдруг проснувшимся в ней звериным чутьем, что именно там еще может быть спасение, и пошла вслед за ними. Она пошла по головам. Девушке казалось, что она вновь очутилась дома, в родной деревне, и идет по болоту в скит к отцу Серафиму, привычно прыгая с кочки на кочку, несет отшельнику узелок с доброхотными даяниями односельчан. Зачем-то все еще сжимая в руке берет, сорванный с головы Михася, Анюта легко и проворно переступала босыми ногами с головы на голову. Она даже принялась что-то напевать вполголоса, как обычно напевала, идя по своему лесу. Потом Анюта, боясь потерять берет, нахлобучила его себе на голову, но не так, как полагалось носить этот головной убор, а просто как колпак.

Вскоре девушка миновала участок, на котором толпа была неподвижна, прижатая к стене быстрым движением тех, кто находился с краю. Точно так же течет река, которая образует стрежень на одном берегу своей излучины и заводь — на другом. Пройдя по головам эту своеобразную заводь из человеческих тел, Анюта попала в движущуюся часть толпы и после очередного прыжка свалилась на землю. Ей посчастливилось сохранить вертикальное положение, и, словно щепка, подхваченная потоком, она понеслась к берегу реки Неглинки.

А пожар разгорался все сильнее, пожирая те небольшие участки, которые еще минуту назад не были охвачены пламенем. Нестерпимый жар и удушливый дым убивали людей даже на большом расстоянии от огня. Спасения не было нигде. Двадцать пять лондонских купцов, затворившись вместе с чадами и домочадцами в новехоньком, лишь месяц назад выстроенном каменном доме с толстенными стенами, погибли все до единого. Русла рек были забиты телами живых и мертвых, многие мосты рухнули под тяжестью облепивших их людей. Лишь один Кремль пока несокрушимо стоял среди этого ада под пристальными взглядами изготовившихся к решительному броску ордынских всадников.

Те, кому посчастливилось попасть внутрь Кремля, благодарили Бога за спасение в церквях и соборах или разбредались по укромным уголкам, инстинктивно стремясь отделиться от толпы, в которой они только что едва не погибли в кошмарной давке. Некоторые пытались проникнуть во дворцы и прочие казенные помещения, но крепкие караулы из хмурых и решительных стрельцов пресекали подобные попытки на корню. Так или иначе, толпа, проникшая в Кремль, быстро рассеялась. Поэтому когда Разик, стоявший перед строем караула, охранявшего арку ворот, увидел стремительно и решительно приближающуюся к ним большую группу людей, он без колебаний отдал приказ «К бою!». Качнулись стволы взятых с плеча на руку мушкетов и пищалей, черные зрачки дул уставились на приближающегося вероятного противника.

Псырь проник в Кремль в первых рядах беженцев, когда в воротах и на прилегающих улицах не было той жуткой давки, возникшей через пару часов, а большинство людей еще не помышляли о бегстве и пытались тушить разгоравшийся пожар. Идя быстрым шагом в не очень плотной толпе, Псырь старался держаться самого края улицы и постоянно озирался пугливо. Ему казалось, что все окружающие чуют исходящий от него запах и вот-вот, догадавшись, чем это пахнет, набросятся на него и растерзают на месте. Небольшой медный кувшин, который Псырь получил вчера вечером от Ахмеда, содержал тягучую маслянистую жидкость темно-коричневого цвета с непривычным резким запахом. Эту жидкость следовало выплеснуть на стену или на забор в указанном месте и бросить в образовавшуюся под стеной лужу зажженный огнивом фитиль.

Псырь, не раз бывавший в Москве, довольно легко нашел улицу недалеко от Китай-города, на которой ему было приказано совершить поджог. Затаившись под длинным глухим забором, он лежал и ждал, когда раздадутся пушечные залпы. Заслышав раскатистый грохот, Псырь проворно вскочил на ноги, принялся отвинчивать пробку с кувшина. Руки его тряслись, и он, открыв наконец кувшин, уронил пробку и пролил немного жидкости себе на портки. Все же совладав с волнением, Псырь плеснул зажигательную смесь на стену, дождался, пока она стечет ручейком вниз, бросил кувшин в лужу под стеной, достал огниво и запалил промасленный фитиль. Отойдя подальше от стены, он присел, вытянул руку, как учил турецкий инструктор, и положил горящий фитиль в самое начало коричневого ручейка. Тот сразу запылал странным синеватым пламенем. Пламя быстро побежало к стене. По дороге оно лизнуло горлышко кувшина, и тот взорвался с громким хлопком, подпрыгнув на сажень от земли. Не ожидавший такого эффекта Псырь втянул голову в плечи и бросился бежать вдоль по улице. А за его спиной уже пылал ярким пламенем сухой сосновый забор.

Отбежав уже довольно далеко, Псырь вдруг с удивлением обнаружил, что все еще ощущает запах этой самой жидкости. Остановившись, он принюхался, оглядел себя и обнаружил на портках большое масляное пятно. Ощутив нешуточный страх, что этот запах выдаст в нем поджигателя, Псырь хотел было забиться в какой-нибудь угол и переждать опасность, но вспомнил, что основная опасность, по словам хозяев, будет исходить от пожара, и вновь зашагал, как было велено, в Кремль. Там, как уверяли хозяева, можно будет спастись от огня. К тому же в Кремле ему предстояло выполнить основное задание и ожидать возле распахнутых кремлевских ворот торжественного прибытия несметных войск новых повелителей Руси.