Анюту несло в толпе, как щепку. Она, как и многие беженцы, впервые в жизни оказавшиеся в столице, не понимала, куда все бегут, и даже не думала об этом, стараясь лишь не упасть, не оказаться с краю, где людей просто размазывали по бревнам стен и доскам заборов. Те, кто находился в задних рядах, даже не видели, что за их плечами неспешной рысью продвигаются к Кремлю ордынские всадники, весело усмехающиеся при виде людских страданий. Луки ордынцев лежали в колчанах, сабли покоились в ножнах. Им не было необходимости отбиваться от объятых ужасом русичей, спасающихся от огня. Ни те, кто бежал впереди прорвавшейся в столицу вражеской конницы, ни даже те, кто бежал сзади, за хвостами ордынских коней, и не думали о каком-либо сопротивлении. Анюта, случайно обернувшись через плечо, увидела врагов, хотела было крикнуть, привлечь к ним внимание сограждан, но тут же вынуждена была сосредоточиться на непосредственно угрожавшей ей опасности, исходящей от обезумевших сограждан, давивших ее со всех сторон. Да и все равно ее крика никто бы не услышал в диком шуме, царящем над толпой. И вот впереди показались стены Кремля и распахнутые настежь ворота.

Десяток леших и стражник Степан вместе с караулом московских стрельцов стояли шеренгой на высоком цоколе, тянувшемся вдоль стен воротной арки. Часть этого цоколя находилась за тяжелыми створками открытых внутрь арки ворот. Прямо под их ногами тек непрерывный людской поток. В этом потоке не было ни единого просвета, тела были прижаты одно к другому, спрессованы в плотную массу. От непрерывных стенаний и криков у всех были заложены уши, как будто они находились вблизи тяжелых пушек во время стрельбы. Эти жуткие звуки, доносившиеся из толпы, время от времени заглушал лишь короткий погребальный звон колоколов, обрушивающихся с горящих колоколен многочисленных московских церквей.

Караульные стояли неподвижно, словно застыв на месте при виде ужасной картины, потрясенные гибелью на их глазах десятков, если не сотен пытающихся спастись людей. Но лешие и стрельцы выстроились на узком парапете арки, конечно же, не из праздного любопытства. Они находились на боевом посту. Им был отдан приказ закрыть ворота в случае опасности. Понятно, что вначале следовало опустить нависшую над входом в арку тяжелую чугунную решетку с заостренными, как пики, вернее, как секиры, нижними концами продольных перекладин. Упав с высоты, решетка разом отсекла бы всех, кто еще находился снаружи. Затем нужно было освободить пространство арки от людей и лишь затем затворить створки. Стопор решетки находился в башне, в особом помещении, расположенном прямо над аркой. В этой крошечной комнатке была проделана бойница, через которую можно было наблюдать за всем происходящим перед воротами. Сейчас возле бойницы застыл Разик и остановившимся взором смотрел на развернувшуюся перед ним панораму кошмарной катастрофы. Сзади за его плечом находился Желток. Рука десятника лежала на рычаге, отпускающем стопор решетки. Желток не видел происходящего за стенами башни, но и того, что он слышал, было вполне достаточно, чтобы лихой десятник Лесного Стана был так же напряжен и суров, как и его друг и командир.

«Мы не должны допустить прорыва противника в Кремль на плечах беженцев… Мы не должны допустить взятия Кремля» — эти слова, как молитву, непрерывно повторял про себя побледневший и осунувшийся Разик. Он понимал, что вот-вот ему придется отдать страшный приказ, Желток нажмет на рычаг, и решетка беспощадно обрушится вниз, прямо на головы людей, стремящихся в Кремль под его, Разика, защиту. И кроме тех, кто будет разрублен пополам острыми концами чугунных прутьев, на верную гибель будут обречены еще тысячи беженцев, оставшихся снаружи, отрезанных от единственной возможности спасения.

Вот они! Прикрываются беженцами, как это испокон веков делали при штурме крепостей их предки. Видна пока лишь голова вражеской колонны, но наверняка в ней не меньше трех туменов, а то и все пять. Надо давать команду, а то кто ее знает, эту решетку. Заест что-нибудь в механизме, и — все! В первых рядах колонны наверняка идут опытные матерые вояки, взявшие не один город, и у них при себе обязательно имеются брусья, которыми можно подпереть решетку и заклинить створки ворот.

— Десятник! Опустить рычаг! — чужим бесцветным голосом скомандовал Разик.

Под каменным полом комнатки что-то клацнуло, заскрипело, загрохотало.

— Все, пойдем к нашему караулу. — Разик отошел от бойницы, повернулся к Желтку. — Посмотрим, найдутся ли желающие открыть ворота изнутри.

Разик был бледен, словно от потери крови, черты его лица заострились, он произносил слова будто бы нехотя, с трудом разжимая губы. Желток молча поднес руку к берету и первым принялся спускаться по высоким крутым ступеням винтовой лестницы к выходу в арку, из которой бойцы их десятка должны были вытеснить толпу, чтобы закрыть затем створки крепостных ворот, подпереть ими изнутри уже опущенную решетку.

Как только решетка рухнула вниз, лешие и стрельцы принялись спрыгивать с цоколя прямо в толпу беженцев. Они протискивались вдоль отворенных створок, выстраивались в цепь поперек арки, стараясь не оглядываться, не смотреть на кровавое месиво, образовавшееся в том месте, где зубья решетки вошли в каменные пазы мостовой. Михась спрыгнул последним, встал в строй рядом со Степой, окинул взглядом цепь и громко скомандовал:

— Вперед, братцы!

Они начали движение, вытесняя внутрь Кремля мечущихся в тесном пространстве арки обезумевших беженцев, мешающих закрыть створки ворот. И вдруг сзади, от самой решетки, сквозь невообразимый шум прорвался пронзительный отчаянный крик:

— Михась!!!

Михась вначале никак не отреагировал, решив, что ему послышалось.

— Миха-а-а-сь!!!

Дружинник резко остановился, развернулся, бросился к решетке. На ней с внешней стороны снизу доверху висели люди. Те, кто был внизу, старались забраться наверх, но сзади на них напирала толпа, и они умирали в страшной давке.

— Михась…

Голос раздавался с самого верха. Михась поднял голову и увидел Анюту. Она, вскарабкавшись под каменный свод арки, протягивала к нему руки сквозь чугунные перекладины. В глазах у дружинника потемнело, как от внезапного удара по голове. Забыв обо всем на свете, не понимая, что делает, он в отчаянии бросился к решетке, принялся карабкаться вверх, стремясь дотянуться до взывавшей к нему девушки. Но ему не удалось осуществить свой безнадежный замысел. Степа, бросившийся вслед за ним, в отличие от Михася, прекрасно отдавал себе отчет в происходящем. Стражник не разглядел, кто именно позвал его друга, но он понял, что Михась уже ничем не сможет помочь этому человеку. Кроме того, Степа видел, что стрельцы и лешие, не заметившие неожиданного и стремительного броска их товарища в противоположном направлении, уже освободили от беженцев необходимое пространство и принялись затворять тяжелые массивные створки. Они вот-вот сомкнутся и прижмут к решетке, раздавят дружинника, потерявшего над собой контроль. Степа, не раздумывая, изо всех сил дернул уже почти вскарабкавшегося по перекладинам наверх Михася за ноги. Тот не удержался и полетел вниз, на стражника. В последний момент перед его падением Анюта, рванувшись плечом сквозь решетку, судорожно скрюченными пальцами попыталась ухватиться за дружинника, но лишь сорвала с его головы берет.