Пекло солнце, знойный ветер гулял по округе, с них потоками струился горячий пот. Вышедшая на крыльцо Вера лишь всплеснула руками:

— Вы — ненормальные!

— Как и ты! — огрызнулся Коряга.

— Зачем вам все это?

— Наверное, мы будем здесь жить, — внезапно для себя сказал Федор.

Вера посмотрела на него внимательно и долго. Спросила:

— А ты хочешь?

— Наверное… — Федор задумался. В сознании его промелькнула какая-то лубочная фантазия: все они вместе, но только дом красив и ухожен, за ним — луг, где пасутся коровы и кони, а на лугу — куча ребятишек в пестрых платьицах и еще какие-то люди — близкие и доброжелательные…

И тут же, как ржавой косой, что находилась в его руках, полоснула по этой картине мысль о ее несбыточности и напрасности…

А после, словно подтверждая всю обреченность его мыслей, внезапно и стремительно потемнело небо, смерчики пыльных вихрей прошлись по двору, и на землю обрушился тяжелый обильный дождь. Федор стоял в сенях, мрачно глядя на стекающие с крыши струи воды, но тут небо вновь прояснилось, заголубело, засверкало отмыто и — диво дивное: перед ним, туманно дрожа, вдруг возникла радуга, чья изогнутая арка, уходящая ввысь, начиналась в двух шагах, прямо у крыльца.

Это был знак, отметавший все дурное, знак свыше, посланный именно ему, в чем он сразу и бесповоротно уверился.

Потом все трое они стояли восхищенно и потрясенно перед этой манящей радужной зыбью, погружая в нее руки и хохоча, как счастливые люди.

После пришел тихий и влажный вечер.

А на следующий день, предоставив разбираться с хозяйством Федору, Коряга подался в город. По всему было видно: им что-то задумано, и задумано крепко, однако на расспросы приятеля Федор, как всегда, не сподобился.

Вернулся Коряга к ночи, подвыпивший, с сумкой продуктов, а утром сообщил, что исчезает по делам на несколько дней, снова отправившись к дороге ловить попутную машину.

Для Федора же начались отрадные и бездумные дни. Он приводил в порядок участок, помогал Вере со стряпней, вечерами вел с ней долгие разговоры и, когда она, видимо, после своих разговоров с братом, попросила его прочитать ей Новый Завет, который тот знал наизусть, сердце Федора радостно екнуло: он так хотел этого!

Вера слушала его, не задавая ни единого вопроса, но молчание ее показалось Федору высшим откровением их неразрывного, как стягивающаяся рана, единения…

Спать они легли с рассветом, проснувшись едва ли не в полдень.

Днем, оторвавшись от починки двери, ведущей в дом, чьи петли еле держались в прогнившем брусе рамы, Федор пошел в дальний уголок двора, зная, что Вера работает там над картиной. Он уже видел, как она пишет их, поражаясь возникновению на холсте из бесформенных мазков краски чуда рождающегося в их сплочении иного маленького мира.

Он мало что понимал в живописи, но чутье вкуса и память об известных ему великих полотнах, говорили, что из-под руки Веры рождается нечто, отмеченное даром, выданным ей свыше, и полотна ее, посвященные всецело природе, совершенны и изысканны, наполнены безукоризненным сюжетом, мыслью и тайным светом. И какими смехотворными выглядели по сравнению с ее пейзажами дешевые гобелены на стенах спальни с пышной нарочитостью безжизненных дубрав, угловатых оленей и плоско застывших в беге зайцев с тупыми усатыми мордами.

— И как это у тебя получается! — сказал он, подойдя к ней.

— Да ничего особенного… — ответила она, не отрываясь от холста. — Мне кажется, если тебя подучить, ты тоже так сможешь.

— Я?! — воскликнул Федор. — Да ты просто не знаешь себе цену. У тебя талант! — горячо продолжил он. — Уверен: большой талант! Продолжай, мне очень интересно смотреть, как ты работаешь.

Она молча наносила мазки еще несколько минут, потом обернулась к нему.

— Что вы собираетесь делать? Сюда заезжает милиция, и она наверняка заинтересуется вами. Это не лучшее место. Во всех смыслах…

— Я знаю, — откликнулся он. — Но мне не хочется уходить отсюда. Я здесь счастлив. Здесь то место, где я должен жить. Здесь нет ни уголовников, ни надзирателей. Порой мне кажется, что я пришел к себе домой.

— Я… тоже не хочу отпускать тебя, — сказала она, поднимаясь и подходя к нему вплотную. — Но такая история, что случилась с тобой и с моим братом, не имеет счастливого завершения.

— Мне кажется, это всего лишь начало очень долгой истории, — сказал он.

Она посмотрела на него и улыбнулась. Какие у нее красивые и ровные белые зубы!

И тут ее руки обвили его шею, и он почувствовал на своих губах жар и влагу ее губ…

— Не знаю, — прошептала она, вновь горячо и страстно целуя его. — Ничего не знаю, кроме того, что как ты вошел в дом, я поняла: ты — за мной…

Он словно очнулся в ее постели, дрожа в лихорадке любви и затопившего все его существо счастья. Она нежно и медленно водила ладонью по его спине. Тело ее было прохладным и гладким.

— Я хочу, чтобы теперь мы всегда были вместе, — сказала глухо и ровно. — Я буду твоей верной женой. И знай еще, это правда: ты моя первая любовь.

Он посмотрел на ее груди, они были маленькими, но такими прекрасными, что он невольно погладил их, сходя с ума от совершенства их округлости и томности розовых сосков, слегка подрагивающих от его прикосновений.

Кто привел его к ней? Бог?

За полночь вернулся из неведомых скитаний Коряга. Войдя в комнату, где за столом пили чай Федор и Вера, замер, будто споткнулся, вгляделся изучающе в их лица, а после буркнул себе под нос недвусмысленно:

— Этого следовало ожидать…

После вывалил на стол продукты, откупорил бутылку вина, сказал с укоризной:

— Придется отметить помолвку…

Ответа на свою ремарку он не получил: и Федор, и Вера лишь отвели глаза в сторону.

— Ну, ладно, — разливая по стаканам вино, миролюбиво вздохнул Коряга. — Давайте за ваш и за наш союз, а вот за советский — воздержимся… Не вписываемся мы в его благодать. Но как в нее постараться внедриться, сейчас изложу. Паспорта у нас есть, люди, что вклеют нужные карточки и подчистят даты и штампы, мною найдены. Но копейку за свое творчество они запросили немалую. Вопрос: где ее взять? — Он закурил, открыл форточку. Ночь за окном стрекотала цикадами, как сотнями невидимых электрических лобзиков. — Так вот, — продолжил задумчиво, — как бы меня ни ломало, но придется удариться в неприятный грех: взять «на ура» серьезное денежное заведение.

— Ты хочешь ограбить банк? — со смешком спросила его Вера.

— Банк, что ничуть не смешно, — ответил Коряга, — ограбили в городе вчера. Вот так совпало. А теперь — почему мне не до смеха: те урки этой выходкой здорово подставили нас: сейчас во всей округе только и ждут рецидива. Я заходил в две сберкассы, там просто воняло засадой. Кроме того, менты прочесывают округу, и в любой момент способны явиться сюда. Поэтому придется запирать хату и сваливать подальше. Может, и к лучшему это… — Обернулся на Веру. — Тебе здесь тоже не век куковать, хватит. Со своими способностями кусок хлеба с икрой везде себе нарисуешь… Ты же меня здесь ждала? Вот и дождалась… — Помедлил. — Обоих дождалась! — Повел головой в сторону Федора, по посмотреть на него не удосужился — по всему, принципиально. При этом злой огонек ревности в его глазах зажегся и тут же погас.