— Могу, — заверила она.

Но командир уже видел, что девушка очень похожа на немку. Для них это может оказаться огромным везением. Настоящая арийка!

Поколебавшись, Амадея осмелилась спросить:

— Что вы сделаете со мной? Куда отведете?

— Пока не знаю, — вздохнул мужчина. — В Германию тебе нельзя, если ты и вправду еврейка. Во всяком случае, жить там тебе опасно. Мы можем снабдить тебя фальшивыми документами, но рано или поздно они все равно докопаются до правды. Здесь ты тоже не можешь оставаться. Тут не место для женщин. Так что будем думать.

Он что-то сказал одному из своих людей, и тот принес Амадее поесть. Ее тошнило от голода, но все же кусок с трудом лез в горло. Полгода она не видела настоящей еды.

— Ладно, пока поживешь у нас. Сейчас везде небезопасно.

— Что с Лидице? — тихо спросила она.

В глазах партизана сверкнула ненависть.

— Все мужчины и мальчики мертвы. Женщин увезли. Деревня сгорела.

— Простите, — тихо пробормотала она. Командир отвел глаза. Он не сказал ей, что в Лидице жил его брат с семьей.

— Пройдет несколько недель, а может, и месяцев, прежде чем мы сумеем переправить тебя в другое место. На то, чтобы добыть документы, нужно время.

— Спасибо.

Не все ли равно, где она будет жить. Везде лучше, чем там, откуда она сбежала.

Раньше девушку можно было переправить на конспиративную квартиру в Праге, но сейчас повсюду шли обыски.

Поэтому Амадее до начала августа пришлось прожить в лесном лагере. Она почти все время молилась или гуляла поблизости. Мужчины приходили и уходили. Однажды появилась женщина, но вскоре и она исчезла. С Амадеей никто не разговаривал, но это ничуть ее не волновало. Она продолжала молиться. В лесу было так мирно и спокойно, что трудно было поверить, будто где-то, совсем неподалеку, бушует война.

Однажды, когда Амадея уже пробыла в лагере несколько недель, обитатели, узнав, что она из Кельна, рассказали ей, что Кельн подвергся массированной бомбардировке англичан с воздуха. В Терезиенштадте об этом ничего не знали. Партизаны же уверяли, что нацисты потерпели крупное поражение. Оставалось надеяться, что с Добиньи ничего не случилось. Впрочем, они жили достаточно далеко от города, так что, возможно, все и обошлось.

Почти через два месяца после появления Амадеи в лагере командир отозвал ее в сторону и объяснил свой план. От местных властей они ничего не слышали об успешном побеге из лагеря. Возможно, гестаповцы посчитали, что она давно мертва. Одной еврейкой больше или меньше, какая разница! Неизвестно, связали ли ее побег с исчезновением Вильгельма в тот же вечер и нашли ли его труп. Может, и нет. Сами партизаны не отваживались подходить слишком близко к Терезиенштадту, чтобы найти и похоронить беднягу. Да и вряд ли они стали бы стараться для немецкого солдата.

Чешские борцы за свободу в Праге изготовили документы для Амадеи. По документам она стала Фридой Оберхоф, двадцатипятилетней домохозяйкой из Мюнхена, муж которой служил в Праге. По легенде она приехала его навестить. Муж был комендантом одного из районов города и, получив отпуск, возвращался в Мюнхен. Оттуда они с женой намеревались отправиться в Париж немного развлечься, а потом она уедет снова в Мюнхен, а он вернется в Прагу, к месту службы. Их пропуска и дорожные документы выглядели безупречно. Незнакомая молодая женщина привезла Амадее одежду и чемодан и сделала фотографию на ее паспорт. Все было в полном порядке.

Амадее предстояло путешествовать с молодым немцем, помогавшим партизанам. Он мог свободно передвигаться из Германии в Чехию и Польшу. Во Францию он ехал уже во второй раз; он и прежде выполнял такое же поручение. Амадея должна была встретиться с ним на очередной конспиративной квартире в Праге.

При расставании она не знала, как благодарить командира партизанского отряда, и пообещала молиться за него. Они спасли ее и дали ей новую жизнь. Во Франции она должна была присоединиться к отряду французского Сопротивления, но сейчас главное было успешно пересечь Германию. В ярко-голубом летнем платье и белой шляпе, готовая к отъезду, Амадея выглядела состоятельной немкой, настоящей женой офицера. На ней даже были туфли на высоких каблуках и белые перчатки.

Она в последний раз оглянулась на лагерь, прежде чем сесть в машину вместе с людьми, которые везли ее в город. Оба были чехами, работавшими у немцев и имевшими среди нацистов безупречную репутацию. Поэтому никто не остановил их и не проверил документы. Менее чем через час после отъезда Амадея уже сидела в подвале пражского дома. В полночь появился ее будущий спутник, высокий красивый блондин в форме СС. На самом деле он был чехом, выросшим в Германии. Его немецкий был безупречен, и никто не мог бы заподозрить в нем чешского патриота.

Завтра в девять утра они должны были покинуть Прагу. Надежда была на то, что, поскольку поезд будет полон, задерганные солдаты не будут слишком уж тщательно проверять документы. Да и вряд ли им придет в голову заподозрить в чем-то красивого офицера СС и его прелестную жену.

Их отвезли на вокзал, и молодая пара, смеясь и весело болтая, вышла на перрон. Никто не знал, что «муж» вполголоса велел Амадее смеяться погромче. Самой девушке было не по себе в модной одежде, которую она не носила с восемнадцати лет. И до чего же странно путешествовать с мужчиной!

Ее буквально трясло от страха, что ее разоблачат, признав документы фальшивыми. Но ни тайный агент гестапо, ни солдаты, следившие за тем, кто именно садится в поезд, не обнаружили ничего подозрительного. Мало того, едва взглянув в их сторону, знаком велели проходить. Амадея и ее спутник выглядели как мечта Гитлера. Люди высшей расы. Высокие, светловолосые, голубоглазые и красивые.

Они уселись в купе первого класса, и Амадея испуганно посмотрела на своего «мужа».

— Мы это сделали, — прошептала она.

Он кивнул и прижал палец к губам. Здесь и у стен были уши. Сутью маскарада была необходимость постоянно играть роль.

Они продолжали беседовать по-немецки. Он обсуждал с ней планы на отпуск, она перечисляла, что именно хочет увидеть в Париже. Он рассказывал ей об отеле, где они остановятся, и спрашивал о здоровье ее матери.

Когда поезд стал медленно набирать ход, Амадея прижалась к окну, с тоской глядя на удалявшуюся Прагу. Перед глазами стоял тот день, когда ее привезли в Чехию в вагоне для скота. Ужасы и унижения, которые пришлось пережить, ведра с экскрементами, крики и плач, умирающие люди. Тогда ей пришлось стоять несколько дней… а теперь она сидит в купе первого класса, на ней шляпа и белые перчатки, а напротив сидит участник Сопротивления в мундире СС. Сейчас Амадея твердо знала: по какой-то неизвестной ей причине Господь, которого она так любила, повелел, чтобы она жила.

Поездка в Мюнхен прошла без происшествий и заняла чуть больше пяти часов. В какой-то момент Амадея задремала и, вздрогнув, проснулась, когда мимо прошел немецкий солдат. Вульф, тот человек, с которым она ехала — во всяком случае, именно так она должна была его называть, — засмеялся и сквозь зубы велел «жене» немедленно улыбнуться. Он сел рядом, и на этот раз Амадея заснула, припав головой к его плечу. Вульф разбудил ее, когда поезд остановился на мюнхенском вокзале Хауптбанхоф.