Мужчина в черном почувствовал, как что-то горячим обручем сдавило ему лоб, к горлу подступил комок, и предательские слезы потекли по жестким щекам. Ему стало неловко, словно его поймали за каким-то предосудительным занятием. Что он здесь делает? Он чужой в этом сусально-ладанном мире, глядящем отовсюду жалобными очами, в отраженном свете прошлого, в котором уже никогда ничего поправить нельзя.

Он неловко сунул молящейся рядом старушке толстые дорогие свечи и бросился прочь, наружу, к свету пасмурного дня, в котором он мог существовать, закрыв за собою наглухо двери в минувшее и стараясь не допускать мыслей о будущем. Выйдя на улицу, он несколько раз глубоко вдохнул влажный свежий воздух, закрыл глаза и некоторое время стоял, наливаясь тяжелым бешенством. Зачем он здесь? Как ему могло прийти в голову, что раскаяние возможно? Осуждал ли он сам себя? Нет. Страдал ли он? Да. Но как пройти по-другому оставшийся позади путь?

Зачем этот доктор послал его сюда? Что он понимает в душах человеческих, суть которых есть – непроницаемая мгла? Недоступная своему собственному внутреннему взору, не говоря уже о равнодушном взгляде постороннего. Кто здесь может судить его, кроме него самого? И чей суд есть суд праведный?

Кто-то – неизвестный, непостижимый разумом, существующий в тайной сокровенной глубине – создает вещи и управляет ими. Невидимый, он направляет и проявляет свою волю в мире видимых форм. Может ли человек противиться его воле? Или он сам и есть эта воля?

Человек в черном шел обратно, чтобы сказать сладчайшему Борису Ивановичу о тщете и неприкаянности одинокого сердца, которое одиноко везде – и на шумной улице, среди толпы, и в полумраке залитого ладаном храма. И на земле, и в небесах. Только ее одну, Евлалию, он хотел еще видеть, где угодно – в садах Эдема или в преисподней, все равно. Только с ней он мог и хотел разделить свое одиночество. Она живет и чувствует, горит и тает, светит и манит, тогда как другие – давно пустые оболочки, потерявшие свой дух на запутанных дорогах бытия…

Необычный пациент поднялся по лестнице на третий этаж поликлиники и тут увидел доктора, провожающего двух длинноногих, игриво настроенных телок, густо накрашенных и весьма дурно воспитанных, одна из которых сделала недвусмысленный похабный жест за спиной Бориса Ивановича, пока тот любезно прощался.

Странный блеск в глазах доктора тут же сменился на мученическое выражение лица, как только он увидел идущих навстречу коллег и того самого пациента, убежавшего с утреннего приема, который жаловался на головную боль.

– Что ж вы, надумали вернуться?

Глаза доктора сменили плотоядный блеск на неприятный прищур, полуулыбка искривила красивые губы.

– Лук Амура. – Подумал пациент. – Такие губы называются «лук Амура», и говорят о пристрастии мужчин к противоположному полу. И на подбородке вертикальная ямочка. Бабушка, великий знаток мужских повадок, часто говорила ему, что такая ямочка – признак бабника.

– Прошу. – Борис Иванович, вполне взяв себя в руки, открыл дверь в кабинет и сделал приглашающий жест.

– Дело в том, – человек в черном смотрел на доктора долгим немигающим взглядом, – что я не могу выполнить ваши рекомендации. Мне это не подходит.

В кабинете пахло женскими духами, каким-то кремом и чуть-чуть лекарствами. Борис Иванович понимающе вздохнул, опустил веки с длинными черными ресницами.

– Духовный путь очень непрост. Нужно отказаться от греха, вести праведный образ жизни, а это не каждому по плечу. Люди слабы.

– Уж не ты ли самый безгрешный? – со все возрастающим брезгливым презрением подумал человек в черном, вспоминая вспыхнувший вожделением взгляд доктора во время разговора с девицами. Зачем-то они приходили к нему? Наверное, и раздевались?

Глухое раздражение сменилось желанием наказать. Но этот мужчина, продолжающий свой сладкозвучный монолог, насквозь фальшивый, как и он сам, не заслуживал даже настоящего наказания, настоящей мужской мести.

– Однако, ты же трус, братец! И лжец. Талантливый, изощренный лжец. – Подумал пациент. – Погоди же у меня. Это тебе не женщинам головы морочить.

Прошел еще один длинный день. Сиур работал, думал, снова работал, снова думал. Стоял у окна. Беспрестанно курил. Вечером он позвонил Тине, сегодня пятый раз. Ему нужно было слышать ее голос. Временами ему казалось, что он погружается в лихорадочный бред, так напряженно кружили его мысли около одного и того же: что делать?

Алеша не позвонил, никак не дал знать о себе. Это очень плохо. Сиур чувствовал неясное беспокойство все время, пока решался вопрос с этой поездкой. Дело обычное, ничем не примечательное. Клиент «Зодиака» отправил партию товара с сопровождающим, попросил человека в помощь. Получатель был известен, ничего не предвещало неприятностей. И все же…

Сиур поделился опасениями с Владом, которому доверял, как самому себе. Оба решили, что последние события выбили их всех из колеи, они все время ждали чего-то страшного. Ожидание чего-то ужасного бывает невыносимым. Они все устали: Тина, Влад, Людмилочка… А жизнь вдруг наладилась, все пошло своим чередом, – день за днем, день за днем. Сиур не знал, что и думать обо всем этом. Иногда ему приходила в голову мысль, а не приснилось ли им все: убитый старик, мертвая гадалка, таинственный Будда, странный подвал? Какое-то наваждение овладело всеми ими, закружило, одурманило, и… отхлынуло.

Он увидел жизнь с совершенно незнакомой ему до сих пор стороны, скрытой для большинства людей. Он очень любил ночную воду – море, реку или озеро, – когда вода стоит неподвижно, как мягкое, непроницаемо-темное зеркало. И на его зыбкой поверхности – луна и звезды, прекрасные и близкие, какими они никогда не бывают в небе. Стоит только протянуть руку… Но звезды в пруду и звезды на небе – не одно и то же. Для того, чтобы понять это, необходимо оторвать взгляд от близкой и привычной иллюзии и поднять голову вверх, посмотреть на звездное небо, далекое, торжественно-тихое, в котором мерцающим голубым шаром висит Луна.

Люди, чьи взоры прикованы к иллюзии физического мира видимых форм, не способны понять истину, ибо она лежит в иной плоскости, и чтобы перевести на нее взгляд, его сначала нужно оторвать от физических объектов. Мир есть иллюзия, за которой, словно за занавесом, разыгрывается очередной акт трагедии, драмы или водевиля.

Самая распространенная ошибка, – считать, что мир именно такой, каким его описывают другие люди при помощи своих собственных представлений и слов. Принять это за истину, все равно, что, имея глаза, добровольно закрыть их и вверить себя неизвестному поводырю, который утверждает, что знает дорогу. Власть слов огромна. Власть иллюзий всесильна. И чем тверже и жестче рамки, тем меньше свободы и истины. Но мы все равны перед тайнами этого мира, и все имеем равные возможности познавать его сокровенную суть…

Сиур просто шел по жизни, принимая ее, и незаметно для себя переступил неощутимую грань, отделяющую конечное от бесконечного, выйдя из ограниченного рамками пространства в некий вселенский простор, от которого у него захватило дух… В этих просторах гуляла Сила, которую, как он чувствовал, он мог подчинить себе. Когда-то он точно мог. Ему захотелось вернуть себе все, что он потерял.