class="p1">Мариэтта Шагинян как-то процитировала афоризм великого армянского поэта Аветика Исаакяна: «Мыслящие люди и в старости сохраняют молодость души. Мысли обладают долголетием». И приписала от себя: «Молодость души — это способность чувствовать; долголетие мозга, тянет за собой сердце, освежает и омолаживает сердце...»

СОЛНЕЧНАЯ СКАЗКА

1

Крестьянский сын, он стал великим художником.

Прожил девяносто два года и ушел из жизни, оставив людям свой дивный — сарьяновский — мир.

Его называют певцом радости, певцом солнца. Можно подумать, что он безоблачно прожил свой век. Нет, он перенес и обиды, и горести, и сильные душевные потрясения. Его, было время, называли и эпигоном, и формалистом, а он, ни на йоту не отступая от своих творческих идей, создавал неповторимый «стиль Сарьяна».

Он обладал непобедимым упорством и до конца дней остался верным себе, своей художнической правде.

В 1915 году, когда разразилась страшная трагедия армянского народа, когда под турецкими ятаганами гибли сотни тысяч беззащитных людей и «оргия смерти разливалась по... гигантскому человеческому морю до седого Арарата»[27], Сарьян покидает Москву и едет в Армению, чтобы помочь беженцам из султанской Турции.

Потрясение от увиденного и услышанного было слишком сильно. Сарьян очнулся в Тифлисе: друзья, заметив признаки душевной болезни, спешно вывезли художника из Армении. Придя в себя, он пишет натюрморт. Яркий, жизнеутверждающий натюрморт с древнеегипетскими масками; они символизировали вечность, неистребимость жизни...

В 1928 году от пожара на французском пароходе погибло сорок работ Сарьяна с персональной парижской выставки.

Художник преодолел этот тяжелый удар. В созданной тогда картине «Осенний мглистый день» торжествует не забиваемая ничем зелень деревьев.

В жизнелюбии — тайна искусства Сарьяна. И потому оно общечеловечно.

Но жизнелюбиво не только творчество художника. Жизнелюбие было в его человеческом поведении, в его повседневном бытии. Иначе он не смог бы выразить этого бесценного качества с такой искренностью, яркостью, обобщенностью и простотой форм, чистотой и открытостью цвета.

«Каждый — день — торжество, — писал Сарьян, — солнце поднимается и по-новому раскрывает все... Лучи света как будто осязают землю, заставляют ее дышать, и все вокруг начинает оживать, двигаться. Какое это чудо!»

Его вера в жизнь и его преданность искусству были лучшим снадобьем от невзгод. А творческие взлеты окрыляли, прибавляли сил.

Сарьяна однажды спросили: к какой школе он принадлежит? Художник ответил: «Ни к какой: я человек».

Мысль здесь более широкая, чем в общеизвестном: «Стиль — это человек». Человек больше, чем любой стиль.

Его удостоили самых высоких почестей. Он был лауреатом Ленинской премии, Героем Социалистичесского Труда, народным художником СССР, академиком. При жизни он получил мировое признание, стал классиком. И остался простым, добрым человеком, каким был всегда.

О нем написано много.

Может быть, мои краткие заметки, рожденные впечатлениями от встреч с Мартиросом Сарьяном, а главное, радостью, испытанной от его картин, хоть еще немного расширят представление о художнике.

2

Когда я впервые перешагнул порог этой мастерской, у меня захватило дух. От цвета. Казалось, здесь и воздух напоен цветом. И ты дышишь им, цветом.

Пламенела живая природа в самых различных своих проявлениях. Вдруг почудилось, что стою на склоне горы. Внизу расстилается слепяще желтая долина, в буйной зелени пестреют села, по дороге бредут волы, древние, библейских времен. Вдали взметнул в жгучую синеву неба свою холодную вершину сияющий, как светлая мечта, Арарат.

Одно видение сменялось другим... Знойный полдень. Все неподвижно: и легкие листья кустарника, и воды реки, просветленные прямыми лучами солнца.

Скалы, крутобокие скалы. Звонкий, прозрачный воздух. И сочные плоды земли. Это восторг художника.

Все гармонично: и природа, и плоды человеческого труда. Монументальное видение, широкое, смелое обобщение характера природы, ее души и колорита.

Полотна Сарьяна действуют на зрителя сразу. И целиком. Деталей, которые стоит рассматривать отдельно, немало. Но они — в едином звучании, нет побочных или существующих каждая сама по себе. Все — главное.

Так и с цветовой гаммой. Художник сам сказал по этому поводу: «В сочетании с общим каждый цвет должен иметь свою определенность, должен воздействовать определенно подчеркнутыми объемом и сочностью. Цвета в сочетании должны обладать общей звучностью, но не терять свою ценность, не тускнеть в среде, а получать от нее силу».

На стене висит автопортрет работы 1909 года. Лицо испещрено стремительными линиями, излучающими свет. Это живописное изображение мечты молодого Сарьяна. Мечты о том, чтобы каждый человек излучал свет и чтобы художник имел силу и право передавать его на холсте.

Один возле другого, целая галерея портретов наших современников — ученых, рабочих, писателей, музыкантов, врачей. У каждого своя мысль, своя судьба, свои искания. Художник выразил это остро и емко. И за каждым образом, тоже озаренный светом, родной пейзаж. Так сплетается внутренний мир человека с внешним...

Андрей Белый, который провел однажды с художником целый день, сказал Мариэтте Шагинян: «Как тихо, какая тишина стоит в присутствии Сарьяна».

Слова эти пришли на память, когда я вдруг заметил, что в мастерской, кроме меня, находилось еще четыре человека. И был Сарьян. Было тихо. Очень тихо. Лишь иногда художник почти шепотом произносил короткие фразы. Я спросил его:

— Скажите, что же такое цвет?

Он хитровато посмотрел на меня, побарабанил двумя пальцами по столику и медленно проговорил:

— А вы знаете?

— Откуда же мне знать, если даже Пабло Пикассо признался, что за всю жизнь не сумел разгадать этой тайны?

— И вы хотите, чтобы я разгадал? А потом скажете, что вот, мол, Сарьян какой умный — Пикассо не знает, а Сарьян, видите ли, знает.

Я был «изобличен», а Мартирос Сергеевич продолжал «давить» на меня:

— Да вы же сами недавно напомнили мои же слова о том, что цвет — это настоящее чудо! А разве чудо можно объяснить? Удивляться ему, восторгаться им можно. И пользоваться... А объяснить? Могу добавить, что цвет выражает состояние души, ее отношение к миру, к жизни. Умение же им пользоваться зависит от того, насколько ты честен в творчестве... Что же такое цвет? Бог его знает!

Я рассматривал портрет внешне непривлекательного человека. Мартирос Сергеевич, будто угадав мое смущение (как все-таки цепка привычка ожидать от живописи внешней красивости!), сказал:

—