Вместо того чтобы сразу пойти туда, я шаркаю в маленькую ванную комнату и принимаю долгий горячий душ, по-видимому, впервые за неделю, отчего чувствую себя в сто раз лучше. Раньше я и не осознавала, насколько ужасно себя чувствовала.

Еда ждет меня, когда я выхожу из ванной, и приступы голода обрушиваются на меня, как тонна кирпичей. Я поглощаю все подряд, невзирая на пресный вкус.

Как бы много я ни спала за последнюю неделю, после душа и еды я чувствую себя опустошенной. Как будто мне снова нужно прилечь.

Как только я отдохну, я пойду и сделаю этот звонок.

***

Пару часов спустя я иду по пустому коридору больницы туда, где, по словам медсестры, находился телефон, когда слышу сердитые приглушенные голоса из-за угла.

В одном я узнаю своего отца, и хотя другой кажется мне немного знакомым, я не могу точно вспомнить, кто это.

— Это было слишком, и ты это знаешь, — говорит мой отец.

— Все прошло по плану, — скучающим тоном отвечает другой человек.

— Ты чуть не убил ее. Я тебе за это не платил, — практически шипит мой отец.

— Нет. Ты заплатил мне, чтобы я переехал сюда. Ходил за ней повсюду. И когда я сказал тебе, что она тусовалась с этим подонком, ты заставил меня подстроить все это так, чтобы его арестовали, что я и сделал. И с ней все в порядке. Черт, если не считать того, что у нее была реакция на наркотики, все прошло идеально. Я не мог бы выбрать время лучше, когда он пройдет мимо, чтобы повидаться с ней.

Дыхание, которое я задерживала, застывает у меня в горле. Внезапно я чувствую себя так, словно тиски только что сжались вокруг моей шеи, затрудняя дыхание.

Этого не может быть. Мой отец никоим образом не мог поручить кому-то следить за мной, а затем подстроить все это нападение, чтобы арестовать Джейкоба.

О, Боже. Джейкоб.

Я подаюсь вперед, чтобы выглянуть из-за угла, надеясь и молясь, что ошибаюсь. Что это говорит даже не мой отец, а кто-то другой, и говорит совершенно о другом.

Но когда двое мужчин появляются в поле зрения, эта надежда полностью разрушается, и мои внутренности восстают против меня.

Там стоит мой отец, засунув руки в карманы, с хмурым выражением лица, и парень, с которым он разговаривает, не кто иной, как Грант.

На ум приходят мысли о том, как я всегда чувствовала себя неуютно рядом с ним. Что всякий раз, когда он заходил в магазин, чтобы купить одну-единственную упаковку жвачки или шоколадный батончик, он, должно быть, просто следил за мной. Потом была фигура в окне моего дома, фигура в окне бара, ощущение, что за мной наблюдают… Все это было из-за него.

Это реально.

Они действительно сделали это.

Джейкоба снова посадили в тюрьму.

Его снова ложно обвинили.

Обвинили, снова.

Прикрывая рот, я, спотыкаясь, возвращаюсь в свою палату, где опорожняю содержимое своего желудка в унитаз.

Что мне теперь делать?

Что я вообще могу сделать?

Ужас наполняет меня по мере того, как реальность ситуации становится все более очевидной.

Я ни за что не позволю Джейкобу взять вину за это на себя.

Через что он сейчас проходит?

Дверь в мою палату открывается и закрывается, и, прополоскав рот и сделав несколько глубоких вдохов, я выхожу из ванной и оказываюсь лицом к лицу с отцом.

Я всегда знала, что он был не совсем приятным человеком, и я знаю, что за эти годы он совершил несколько темных делишек. Но я никогда не думала, что он способен на что-то подобное.

— Папа, — выдыхаю я. — Что ты наделал?

Густые брови цвета соли с перцем, которые сочетаются с его волосами, приподнимаются, как будто он понятия не имеет, о чем я говорю.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты… ты все это подстроил. Я здесь из-за тебя.

Стоическое выражение его лица не меняется, когда он расстегивает пуговицу своего пиджака и садится в кресло у окна. Как будто то, что я узнаю, не имеет большого значения.

Тем временем я близка к тому, чтобы развалиться на куски, и, кажется, не могу этого скрыть.

— Ну, я не планировал, что ты пробудешь здесь так долго.

Я подхожу к кровати и хватаюсь за нее для поддержки, не чувствуя, что прямо сейчас могу положиться на свои собственные силы.

— Как ты мог так поступить со мной?

— Как я мог это сделать? Что, по-твоему, я должен был сделать, когда узнаю, что моя дочь встречается с гребаным насильником? — Он качает головой, и издевательский смешок, который он издает, кажется, наполнен едва сдерживаемым отвращением. На данный момент я даже не уверена, на кого это направлено — на меня или Джейкоба. — Поступив таким образом, я позаботился сразу о двух вещах, — добавляет он, немного сдержав свой гнев. — Ты вернешься домой, а он уберется с улиц.

— Нет, папа, ты должен это исправить!

Панический вопль моего голоса разносится в воздухе между нами. Я чувствую, что меня переполняют сильные эмоции, в то время, как мой отец спокойно сидит в кресле, и на его лице нет ничего, кроме раздраженного выражения.

— Зачем мне это исправлять?

— Потому что он невиновен.

— Потому что он… — Покачав головой с невеселым смешком, он встает и поправляет рукава. — На этот раз, может быть. Это не значит, что он не заслуживает того, чтобы быть там. Это был только вопрос времени, когда он сделает это снова.

— Нет. Я имею в виду, что он совершенно невиновен. В оба раза. Он этого не делал, и он абсолютно не заслуживает того, чтобы сидеть в тюрьме.

— Хватит! — Ругается он, отворачиваясь, чтобы посмотреть в окно. — Я никогда не думал, что ты можешь быть такой глупой, Реми, но вот ты доказываешь, что я ошибался. Верить насильнику, как идиотка.

Крепко зажмурив глаза, я хватаюсь за простыни на кровати, как будто это единственное, что удерживает меня от падения. Я едва держу себя в руках, но каким-то образом мне удается взять себя в руки настолько, чтобы говорить спокойно и внятно.

Мне нужно донести до своего отца, насколько серьезно я отношусь к тому, что собираюсь сказать.

— У меня есть доказательства, — заявляю я, и это заставляет его перевести взгляд с окна на меня. — Видео, на котором мы впервые сняты вместе. Это был его первый раз в жизни. — Я делаю паузу, убеждаясь, что все его внимание сосредоточено на мне. — И я разнесу это