– Они жили недалеко от поместья Фонтеклоз, если я не ошибаюсь?

– Oui. Я точно знаю. Они продали дом, когда мне было около двадцати лет. – Он сделал паузу. – Сейчас мне шестьдесят.

– Мы можем доехать до дома Бюссонов? Я хочу на него взглянуть.

Мы быстро мчались через долины, спелую зелень и холмы цвета пшеницы. Когда водитель свернул направо, меня охватило непреодолимое чувство дежавю. На прошлой неделе я буквально жила в этом месте, только сейчас это был не сон. Все это было похоже на запечатленное воспоминание, немного напоминавшее «Зазеркалье». Я ходила по этим дорогам, когда от них столбом поднималась пыль. Мои ноги были грязными, а кожа сладковатой от детского пота и загорелой из-за того, что большую часть дня я бегала под солнцем.

Таксист проехал около полумили, после чего указал на дорогу, ведущую вниз с холма. Дом Бюссонов по-прежнему стоял на месте, поменяв лишь цвет краски. Передо мной находилось то самое крыльцо, где Мишель Бюссон схватил меня за руку и ущипнул. Я посмотрела на холм и увидела свой старый каменный дом. К моему удивлению, он остался без изменений.

– Вы можете нас подождать?

– Конечно! – кивнул водитель.

Как будто оказавшись в сказке, я вышла из такси и направилась вверх по холму к своему старому дому. Подойдя ближе, я заметила признаки жизни: на веревке висело белье, а к дороге тянулись линии электропередачи. По двору были разбросаны детские игрушки. Как только мы приблизились, до ушей донеслось знакомое кудахтанье кур. Я улыбнулась.

Микки шел рядом со мной.

– За нами потом не будет бежать какой-нибудь гневный француз с дробовиком?

– Нет, если я для начала с ним поговорю.

По правде говоря, мне нравилась моя новая сила, и мне было удобно с ней, как с любимой старой рубашкой. Из этого я сделала вывод, что дар получала не в первый раз.

Я увидела заросшее травой место и, расчистив его, обнаружила каменный колодец, к которому ежедневно ходила за водой. Инстинктивно я обернулась в поисках ведра. Дом находился в плохом состоянии; сельхозтехника и хлам валялись на траве беспорядочными кучами. Я знала точное место в пяти ярдах от колодца, где Мишель Бюссон и его друг схватили Джульетту и изнасиловали. Мне оставалось подняться только на один холм. Вот уже выглядывала крыша Маршана. При виде дома у меня перехватило дыхание. Подойдя к началу каменной стены, я прикоснулась к ней пальцами. Она была не такой высокой, какой я ее запомнила. Воспоминания и образы нахлынули на меня как кадры из старого домашнего видео. Не ключевые воспоминания, а весь поток: ноги на прохладных камнях, голос матери, мягкая ткань в мастерской Маршана и, конечно, сам художник. Калитка была открыта, и я заметила растение в разбитом горшке. Пройдя через двор, я оказалась в летней пустой студии. Почему-то именно эта деталь меня успокоила. Помещение должно было пустовать. Моего Огюста Маршана давно не было в живых.

Я сразу поняла, насколько непростым бывает время. Разве это естественно – становиться свидетелем столь радикальных перемен, вызванных временем? Люди должны жить в маленьких временных промежутках, а события – происходить с удобоваримыми интервалами. Видеть так много жизней и становиться свидетелем прогресса слишком неприятно и почти непостижимо. Это заставляет сомневаться в нашем значении в мире. А чувство значимости слишком уж важно для нашего выживания.

То, что я чувствовала, было неестественным. Я не должна была находиться в это время в этом месте. Джульетте не следовало видеть пластиковые игрушки и линии электропередачи. Но теперь все они оказались здесь.

Запах затхлых камней; легкий ветерок; звук его кисти, скребущей холст… Прилив чувств к Огюсту Маршану вернулся. Мне вспомнилось, как безумно Джульетта его любила.

– У тебя кровь из носа идет. – Микки снял рубашку, надетую поверх футболки, и передал ее мне. – Присядь.

– Нет, нужно уезжать, – возразила я. Вытерев нос тыльной стороной ладони, я почувствовала, что набираюсь сил. Мне нужно было заглянуть в свое прошлое.

Как я и рассчитывала, водитель нас ждал. Микки снова порадовался тому, что я «заколдовала» его, как современная Саманта Стивенс[55].

В Шаллане мы сели в поезд. Когда он тронулся в сторону Парижа, я поняла, что в последний раз наблюдала этот вид с пологими холмами и зелеными оттенками плодородных земель более ста лет назад. Это был последний раз, когда я видела отца, сестру и брата.

Микки молчал всю обратную дорогу, как будто понимал, насколько тяжелой для меня оказалась поездка. От этой ночи в Париже мы взяли все. Я обнаружила, что меня тянет к Латинскому кварталу, к бульвару Сен-Жермен. Микки не возражал. Поужинали мы в кафе в двух кварталах от старой квартиры. Когда я жила здесь, кафе выглядело совсем по-другому. За ужином я рассказала Микки историю Джульетты.

– Каково было жить в Париже сто лет назад?

– Грязно, но красочно. – Я улыбнулась. – Город вонял, но в то же время утопал в величайшей роскоши, которую я когда-либо видела.

– Ты жила здесь с ним.

Я покачала головой.

– Не так, как ты думаешь.

– Но ты его любила.

Отпив вина, я обдумала свой ответ.

– Не с самого начала. Я полюбила его позже. Когда я умирала, то была убеждена, что люблю его.

– А что теперь? – Он улыбнулся. – Я думаю, он тебе нравится.

Пока мы шли два квартала к старой квартире, я думала над словами Микки. Стоя под окном, я посмотрела на свой старый балкон. Все это напоминало возвращение в родной город, когда вы вдруг понимаете, что улицы больше не выглядят такими большими, как раньше. Все вокруг казалось меньше, тусклее. Взглянув на здание, я вспомнила страх и потерю контроля, которые испытала Джульетта по приезде в дом. Тогда она даже не ведала о соглашении, которое мать заключила с Люсьеном Варнье. Я пребывала в восторге от способности Джульетты слепо доверять словам матери, учитывая все произошедшее на кухне и травму, полученную после изнасилования Мишелем Бюссоном.

– Да, – согласилась я. – Он и правда мне нравится.

Произнеся эти слова, я поняла, что все эти жизни спустя я до сих пор не понимала, в чем заключалось соглашение с Варнье.

Микки сунул руки в карманы и внимательно наблюдал за мной.

– Хочешь сходить на Пон-Неф?

Я покачала головой. Пон-Неф был тем местом, которое, как я боялась, я уже не захочу увидеть никогда.

– Могу я сказать тебе кое-что? – Волосы Микки сияли в лунном свете.

– Конечно.

– Ты изменилась. Ты вроде бы та же, но при этом совершенно другая. От прежней Хелен не осталось и следа.

Я улыбнулась, точно зная, что он имеет в виду. Теперь я была Джульеттой, Норой и Хелен в одном лице.