— Вы не знаете моих родственников!

— Зато я знаю ваш характер. Вы умеете стоять на своем. Но предпочли сбежать. Несостыковка.

— Не собираюсь перед вами оправдываться, — бросила я яростно. — Оставайтесь при своих заблуждениях.

— Буду вынужден рассказать обо всем директору. Вы работаете с детьми. И при этом ваше прошлое настолько запутано, что возникают серьезные сомнения в вашей пригодности для должности. Вы врете на каждом углу. Выдаете себя за другую. Что еще вы скрываете?

— Ничего, — я обхватила себя руками; меня бил озноб. Гнев, обида, разочарование, испуг. и тысяча других горьких чувств навалились на меня разом, как болезнь, и я действительно чувствовала себя нездоровой. — Делайте что хотите. О, я понимаю вас! Но то, что случилось с вашей женой, не имеет никакого отношения ко мне. Давайте, напишите вашему знакомому сыскарю еще раз. Пусть, пусть все узнает хорошенько! Может, тогда вам станет стыдно!

Я отвернулась и пошла прочь. После короткой паузы сзади послышались шаги и приказ.

— Эрика, стойте. Не смейте уходить!

— Не смейте мной командовать! — я остановилась, повернулась и сжала кулаки. — Недавно мне показалось, что вы на моей стороне. Что мы можем быть друзьями! Но вы меня обманывали. Все это время вы подозревали меня в непонятных грехах, шпионили! И когда узнали правду, поверили лишь в ту ее часть, которая вас устраивала. Я сама завтра все расскажу господину Степпелю. А вы... пропадите вы пропадом!

На этот раз он остался на месте, а я пошла быстрым шагом и больше не обернулась. Сама не заметила, как оказалась дома.

Долго не могла попасть ключом в скважину, потому что в глазах мутилось от слез. У ног топтался Вельзевул, тихо похрюкивал и тыкался пятаком мне в колени, как будто хотел утешить.

— Прости, Велли, — сказала я ему. — Мне нечем тебя сегодня кормить. Но завтра я схожу к Герхарду и узнаю, где купить для тебя корм.

Выслушав мою речь, свин покорно ушел в излюбленную яму у крыльца. Ну хоть этот представитель мужского пола не собирается меня предавать и не строит за моей спиной козни!

Я вошла в выстывший дом. Нужно было взять дров в поленнице и разжечь печь, но пользоваться подарком Роберваля было противно.

Без сил опустилась на кровать и огляделась. У печки по-прежнему стояли сдвинутые стулья с постеленным одеялом. Но дом опустел; Ланзо не было, и даже мыши притихли, словно ушли вместе с товарищем по играм. Я осталась одна наедине со своим грустным прошлым, неведомым будущим и запутанным настоящим.

Хоть я и обещала Робервалю наутро пойти к директору, выполнить обещание не вышло. Мне крепко нездоровилось, бил озноб и болела голова. Знакомое состояние: так отвечал мой организм на душевные потрясения.

Так было весной, несколько месяцев назад, в тот день, когда моя жизнь изменилась. Теперь я вновь словно оказалась на ее изнанке. Там, на другой ее стороне, осталась шумная столица, привычное и в целом беззаботное существование, друзья. Здесь был стылый дом на окраине, одиночество... и новое предательство. Которое ранило меня едва ли не сильнее, чем измена жениха и подлость родственников.

Почти весь день я провела в кровати, в тяжелой дремоте, лишь изредка поднималась заварить ромашкового чая. Одно хорошо: я была сонная, вялая, равнодушная ко всему на свете.

Но дурные мысли вернулись на следующий день и уже не оставляли в покое.

Утром я с трудом поднялась с постели. Не хотелось выбираться из-под теплого одеяла, но я стиснула зубы и одним движением опустила ноги на пол — как в ледяную прорубь.

Погода за окном была под стать моему настроению: серо, туманно, по стеклу бегут мокрые дорожки.

Я собиралась на службу, передвигаясь по комнате медленно, в полусне, и думала.

Что теперь делать? Сидеть и ждать, пока за мной явится дядя? Роберваль сказал, что не будет ставить его в известность, но он может и передумать. Или его столичный друг-сыскарь решит подзаработать и настучит господину Ханту.

Роберваль нанес мне тяжелый удар. И отчего-то больнее всего было думать о словах, что я бросила ему в запале гнева. Я призналась, что считала его другом. Призналась, что нуждалась в нем! Призналась в собственной слабости. Я приняла его внимание за что-то другое... а он лишь старался быть ближе ко мне, чтобы выяснить, что я за птица такая.

Мерзавец!

До чего все неудачно сложилось... Зря, зря я приехала в Крипвуд! Но выхода не было: в столице уж точно меня не ждало ничего хорошего, а здесь я хотя бы приношу пользу.

У меня поднимается настроение, когда я иду по темным школьным коридорам и вхожу в класс. Солнце зажигает яркие пятна на картах, мел на доске скрипит внушительно, вкусно, и меловые пылинки танцуют и кружатся в лучах.

А ученики смотрят на меня так, как будто я и правда волшебница! За эти недели я успела неплохо узнать характеры и привычки, их детские огорчения и победы...

Разве это неудачная жизнь? Я столько нового попробовала и узнала! И сколько неразгаданного еще впереди и столько незаконченного!

Школьная ярмарка на носу, статья не дописана, за Ланзо нужно присмотреть, да и свин бегает по двору голодный.

Я улыбнулась. Вон какая я востребованная, вон сколько дел!

Нет, я не уеду из Крипвуда с его странными людьми и не менее странными обычаями и легендами. С оберегами и подковами на окнах, старыми домами и темными переулками.

Хватит убегать. Явится господин Хант — встречу его достойно. Посмотрим, кто кого.

* * *

В приступе веселой злости я вытащила из-под обложки учебника профессора Рейна припрятанную банкноту в десять кронодоров и решила до уроков заглянуть к старику Герхарду.

Ехать до его дома не пришлось: фермер ошивался на улице возле булочной.

— Ваше предложение еще в силе? — спросила я, слезая с велосипеда. — Хочу оставить Вельзевула себе.

— Оставляйте! — махнул Герхард коричневой от табака и грязи рукой. — Дарю! Для вас не жалко. Вы ж ребятишек наших учите!

— Чем его лучше кормить?

— Смотрите, барышня, наука нехитрая, — обстоятельно заговорил Герхард. — Делайте так: неделю впроголодь, неделю до отвала. Неделю кашей запаренной, неделю тыква, свекла. Тогда мясо будет нежное, с прослойками сала. Бегать ему много не давайте, он и так жилистый как черт.

— Я не собираюсь его... убивать и есть!

— А на кой он вам тогда нужен? — удивился Герхард, потом опасливо прищурил глаза и отступил от меня на шаг: — Для ваших ведьминских дел, что ли? Слыхал я, что в Дикую ночь ведьмы на шабаш верхом на свиньях летают!

Выпалив это, Герхард перепугался. Сплюнул через левое плечо и быстрым шагом пошел прочь.