— Что вы хотели, госпожа Верден? — нетерпеливо спросил Анвил, дергая себя за ус. Изобретатель был возбужден и немного нервозен. Он расхаживал по комнате и время от времени бросал взгляд на пустынную улицу за окном.

— Ланзо пропал. И его отец. Сторожка закрыта, — поделилась я главной тревогой.

Анвил повернулся на мой голос, в его очках сверкнуло отражение маленьких электрических лампочек.

— Вернется, — нетерпеливо махнул рукой Анвил. — Наверняка отправился проведать знакомого. В такую ночь местные не любят оставаться сами по себе.

От слов Анвила от сердца немного отлегло. Госпожа Барбута, вон, тоже предположила подобное. Что ж, возможно, и правда зря беспокоюсь.

— У вас все? — Анвил недвусмысленно намекнул, что пора бы гостье и честь знать.

— Еще хочу рассказать о том, что видела в лесу неделю назад.

Анвил вздохнул и оседлал стул задом наперед, сложив руки на спинку — приготовился слушать, раз выставить гостью не удалось.

— Слышал, вы все-таки умудрились заблудиться.

— Да. Я расскажу...

Анвил на мой рассказ отреагировал, как и Роберваль: со смесью удивления и скептицизма. И вердикт вынес тот же:

— Вам показалось.

— Нет, — упрямо покачала я головой. — Это не была иллюзия.

— Так твердят все люди, страдающие галлюцинациями. На то они и галлюцинации, чтобы быть неотличимыми от реальности. Есть у меня одна теория, — добавил он поразмыслив. — Что, если болотный туман ядовит? Вызывает видения, если им надышаться. На болотах ведь еще и грибы эти растут, ну, как их... boletus magicus.

— Они не вызывают видений. У них другие свойства. А ядовитый туман... не слышала о подобном явлении.

— В мире есть немало непознанного.

— В вашем механическом театре я видела куклу — точное подобие болотного монстра. Скажите, откуда вы взяли этот образ?

— Из рассказов очевидцев. В старинной книге в местной библиотеке есть рисунок. Это, кстати, хорошо укладывается в мою теорию: один несчастный нафантазировал, а другие так впечатлились, что стали видеть похожие галлюцинации. Известное в психиатрии дело. Массовая истерия.

Анвил еще немного подумал.

— Можете показать, где видели этого... монстра? — вдруг озадачил он меня.

— Нет. Во-первых, не помню дороги. Во-вторых, совершенно не тянет опять туда идти.

— В вас нет ни капли исследовательского интереса, — Анвил обвиняюще ткнул в меня указательным пальцем.

— Был да весь сплыл. Мне не понравилось блуждать в лесу в тумане. Скажет, господин Анвил… вы родились в Крипвуде и живете здесь всю жизнь?

Анвил угловато двинул плечами. Снял и протер очки, надел, и как-то очень уж остро посмотрел мне в глаза.

— Нет. Я не местный. Приехал сюда десять лет назад.

— Почему?

Мой вопрос рассердил его: глаза за стеклами очков гневно сверкнули, усы всторопорщились.

— А вы любите совать нос не в свое дело, госпожа Верден.

— Очень люблю. Особенно когда кто-то водит меня за этот самый нос и сует под него разных чудищ.

Он негодующие фыркнул.

— Что за инсинуации! Ладно. Слушайте. Как вы знаете, я исследую метеорологические явления и воздушное электричество. Десять лет назад я обнародовал свои исследования. Мои выводы высмеяли и отказались публиковать. А спустя полгода мой самый яростный критик опубликовал их под своим именем. Я пробовал добиться справедливости, но меня обвинили в воровстве научных идей. Меня, а не его!

Анвил от злости заскрежетал зубами. Он вскочил со стула и принялся расхаживать по комнате взад и вперед, сцепив руки за спиной.

— И что вы сделали?

— Вздул жирного профессора, разумеется. Отдубасил его так, что лицо у него стало, как старая подушка. Меня исключили из всех научных обществ. Я обиделся и уехал из столицы. Выбрал Крипвуд, потому что здесь можно наблюдать интересные воздушные потоки. Холодные с побережья, теплые из леса, необычные по интенсивности грозы, куча аномалий. Не думал, что задержусь здесь надолго, но… — он развел руками и горько усмехнулся. — Вот уже десять лет, а я все еще тут. Быть может, и вас ждет похожая судьба. Болото затягивает. Бегите отсюда, пока не поздно. А то кончите, как я. В забвении и одиночестве.

После признания и мрачного пророчества Анвил без церемоний выставил меня из дома.

Он глянул на часы, подпрыгнул, насупился и заявил:

— Вам пора. Идите, идите же!

Пока я шла к выходу, он нетерпеливо подталкивал меня в плечо твердыми пальцами и захлопнул дверь за моей спиной с таким грохотом, что даже в ушах зазвенело.

Ничего не оставалось, как сесть на велосипед и покатить прочь.

Мне хотелось ехать быстро, но ноги еле ворочались, и приходилось смотреть в оба.

Ночь навалилась на город как-то очень уж быстро. Я рассчитывала, что у меня есть в запасе час-два, но просчиталась. Улицы, дома, переулки — все превратилось в глухую тьму. Фонари мигали и грозили погаснуть каждую секунду.

На город, закрывая и без того черное небо, наползла туча. В деревьях шумел ветер, стучал флюгерами и вывесками, кидал в лицо пыль и опавшие листья.

Безлунные и беззвездные ночи и без того вызывали у меня смутную тревогу, а теперь меня даже дрожь пробрала — уж больно мрачным казался город. Ни огонька в окне, ни человека на улице, двери на засовах, ставни закрыты наглухо. Однако на домах появились новые обереги и намалеванные мелом символы. Кто-то не поленился — насыпал на мостовой перед входом соляной круг, который, как говорят, не смеет переступить ни одна ведьма и ни один призрак!

Крупная соль трещала под колесами велосипеда, а ветер безжалостно уносил остатки.

Я ехала в «Хмельную корову» поговорить с хозяйкой о Викторе Лукаше. Но трактир оказался закрыт на тяжелый засов, хотя час был еще не поздний.

Не желая сдаваться, постучала в дверь кулаком. Внутри были люди — из глубин дома донеслась короткая реплика, произнесенная сердитым женским голосом. Но слова, что удалось разобрать, давали понять, что мне ни за что не откроют, хоть я головой о дверь бейся.

Пришлось убраться несолоно хлебавши.

Я постояла на перекрестке, раздумывая, как поступить. Решила: все же навещу господина Степпеля. Исчезновение Ланзо не давало мне покоя.

Может, заглянуть в полицейский участок? Я была шапочно знакома с единственным полицейским города, но его вид не внушал доверия.

Должность полицейского в городе занимал хрупкий юноша с мечтательным взглядом, и мундир его был очень уж тщательно выглажен и прилажен по фигуре. У меня сложилось впечатление, что офицер Брасс больше заботится о своей красоте и глубоком внутреннем мире, чем о порядке в городе.