– Оформляйте перевод. Место готовьте к поступлению. Историю поступившей положите мне на стол, я ознакомлюсь. – Опять терапевтическая больная, а истории нельзя себе позволить не читать. Мало ли что. Вдруг повторится случай, подобный Лялиному? Терапевты не успеют, а Маргарита, вместо того чтобы помочь пациенту, только начнет разбираться, что же с ним приключилось и какое лекарство требуется. Нет, так не годится. Берешь больного – бери и ответственность. На пороге обернулась к оставшимся в палате, улыбнулась ободряюще: – Если Ляля проснется до перевода, передайте привет. Скажите, что она умница и со всем справится. В этом нет никаких сомнений. – Врач увидела, как в двух парах грустных глаз загорелись искры надежды, и беспокойство уступило место облегчению, но третью пару она поймать не могла. Женщина, которую звали Тамарой, на врача не смотрела, сидела на кровати, отвернувшись к окну, и нервно теребила кончик одеяла. «Надо будет поговорить с ней, – подумала Маргарита, – потом. А сейчас к Игорьку». – Позвоните, пожалуйста, мужу Ляли. И, я умоляю, по телефону ни слова о приступе. Перевели и перевели, – отдала она последнее распоряжение и вышла в коридор, но уже из-за двери услышала осторожный, чуть слышный всхлип. Пришлось возвращаться. Никакого «потом» не получалось. Требовалось немедленно вмешаться.

– Тамара! – решительно окликнула врач упрямо глядящую в окно голову. – Можно вас на минутку?

Голова медленно повернулась, и на Маргариту посмотрели покрасневшие глаза, исполненные невообразимой муки, к которой, однако, прибавилось неподдельное изумление. Появилось оно и в голосе:

– Меня?

– Да-да, вставайте, не торопитесь, давайте прогуляемся по коридору. После завтрака, кстати, полезно ходить. Это ко всем относится. А то вернулись из столовой – и улеглись, как старушки! Пойдемте, Томочка. – Маргарита пропустила вперед изможденную женщину с серым лицом, в потрепанном, немного сальном халате и мятой косынке. Тамара, даже когда смеялась, у любого вызывала чувство острой жалости, а уж пройти мимо ее слез не было никакой возможности. Несмотря на внешний вид и отсутствие всякого видимого желания противостоять болезни, ее дела развивались вполне прилично: динамика выздоровления была явно положительной, и Маргарита не видела никаких причин поддаваться отчаянию. Однако, если больную надо лишний раз подбодрить, врач не способна ей в этом отказать.

– Присядем? – предложила Маргарита, когда они медленно дошли до середины коридора, где в рекреации перед стареньким телевизором стояли продавленные диваны и кресла.

Тамара послушно опустилась рядом с врачом.

– Томочка, – Маргарита старалась, чтобы голос звучал мягко, но вместе с тем твердо и уверенно, – Ляля поправится.

Голова снова отвернулась и уставилась теперь в пустой экран телевизора.

– Перевод в терапию просто позволит лучше и тщательнее за ней ухаживать. – Поняв, что из ее слов можно сделать неправильные выводы, Маргарита поспешно добавила:

– Но это вовсе не означает, что вас оставили на произвол судьбы. Просто мы уверены в положительном исходе всех ваших случаев. Так что нет никаких поводов волноваться. Вы меня понимаете? – Маргарита дотронулась до сухой, чуть дрожащей ладошки Тамары. Женщина резко отдернула руку и отодвинулась от врача.

– Тамара, вы должны мне поверить! – настойчиво повторила Маргарита, скосив глаза на наручные часы: пятнадцать минут до операции.

Женщина медленно повернулась и взглянула на доктора уже сухими, но воспаленными глазами, медленно, будто нехотя, помотала головой и глухо, с нажимом произнесла:

– Как же я ей завидую!

Маргарита оторопела от неожиданности, а Тамара закрыла лицо ладонями и тихонько, словно мяукая, заплакала.

– Кому? – Врач снова коснулась руки больной, на сей раз рука осталась на месте. – Кому вы завидуете?

– Ля-а-а-ле, – сквозь мурлыканье разобрала врач.

– Ляле?! – Такого поворота Маргарита никак не ожидала. Завидовать человеку, у которого шансов на выздоровление меньше, чем у тебя, – странное заявление.

– Понимаете, – теперь уже Тамара схватила врача за руку и заговорила быстро, торопливо и сбивчиво, будто боялась, что Маргарита сейчас испарится, недослушав всего, чем болела душа женщины, – она в любом случае такая счастливая. Если выкарабкается, такой и останется, а если нет, то все станут горевать о ее смерти, оплакивать ее. Кому-то будет ее не хватать, понимаете?

Маргарита начала понимать, но все же ответила:

– Вряд ли можно назвать счастливым человека, стоящего одной ногой в могиле. А что касается будущего, никто не может знать, что ждет впереди. Сейчас тебя любят, а завтра уже все по-другому и «Здравствуй, одиночество».

Тамара перестала плакать и посмотрела на врача с интересом, потом спросила нерешительно:

– Вам это знакомо?

Маргарита снова взглянула на часы – десять минут – и ответила:

– К сожалению. Десять лет назад от меня ушел муж, и, поверьте, чувствовала я себя препаршиво.

– К другой? – с затаенной надеждой спросила Тамара. – К другой ушел?

– Скорее, к другому, – усмехнулась Маргарита. – Сбежал в другой город, в Москву сбежал.

– Наверное, у него были причины. – В голосе Тамары снова послышались тоскливые нотки. Вариант обычной измены ей казался явно более предпочтительным, но Маргарита не видела смысла врать.

– Так ли уж важно, к кому и почему уходят, Тамара? Важно, что уходят от вас. Он уехал за карьерой и деньгами и даже не звал меня с собой.

– Почему?

– Наверное, догадывался, что я не поеду. Сказал, что надоело жить с женщиной, которая замужем за работой. И знаете, что самое интересное? Его никто не винил: ни моя мать тогда, ни наша дочь сейчас.

– Вот видите! – воскликнула Тамара с новой порцией отчаяния. – У вас хотя бы есть близкие люди, а у меня, у меня… – Она снова уткнулась в ладони и замяукала с таким отчаянием, что Маргарите пришлось отмахнуться от появившейся медсестры, многозначительно постучавшей по циферблату: пять минут. Тамара же продолжала говорить, сквозь рыдания: – Детей мы за двадцать лет так и не нажили. Сначала все откладывали, хотели для себя пожить, мир посмотреть (благо была возможность), потом спохватились – оказалось не так все просто. Сначала лечились, потом перестали. За эти годы так привыкли вдвоем существовать, что вроде и избавились от сильного желания что-то менять. Точнее, это я избавилась, а он, очевидно, нет. Ему пятьдесят, понимаете? А ей тридцать, и она беременная. – Новая порция рыдания и полный отчаяния протяжный выдох: – Дво-о-ойней.

Теперь Маргарита поняла, что причина болезни психологическая. Нервное истощение и мрачные мысли – прекрасная почва для роста раковых клеток. Тамара неожиданно перестала рыдать и спросила у доктора мрачно и серьезно:

– Зачем мне выздоравливать? С какой целью?

– Чтобы жить.

– А жить зачем?