Я молю Бога о том, чтобы ваша новая жена принесла вам счастье и процветание. Я охотно уступаю ей мое место, хотя оно и было для меня источником блаженства. Вы были и остаетесь моим повелителем. Раз вы хотите, чтобы я ушла, я сделаю это, когда пожелаете.

Вы спросили меня о приданом, которое я принесла с собой. Я прекрасно помню, что у меня не было ничего, кроме ветошей да старого тряпья. Боюсь, мне их уже не разыскать. Боже милостивый! Когда я вспоминаю о вашей щедрости ко мне в тот день, о том, как вы смотрели на меня, что говорили мне, – то и сейчас дивлюсь.

Есть пословица, которая оказалась верной – во всяком случае, для меня: „Любовь, состарившись, не сравнится с новой любовью“. Но, что бы меня ни постигло, даже сама смерть, я никогда не раскаюсь в своей любви к вам. Никогда и ни за что на свете.

Вы прекрасно знаете, государь, что велели снять с меня лохмотья и нарядить в роскошные платья. Я не принесла с собой в ваш дворец ничего, кроме веры, скромности и девственности. Я отдам вам обратно все богатые наряды и уборы, что вы подарили мне. Я верну вам и обручальное кольцо.

Остальные драгоценности вы найдете в моей спальне, в запертой шкатулке. Нагой я вышла из дома отца моего – нагой и вернусь в него. Я во всем готова повиноваться вашим повелениям. Но можно ли попросить вас об одном снисхождении, государь? Неужели вы в самом деле хотите, чтобы я покинула ваш дворец безо всякой одежды?

Ведь это будет огромным бесчестьем для вас, да и для меня, если то чрево, которое вынашивало ваших детей, будет обнажено перед всем народом. Позвольте мне не идти по улице совсем голой, как червь. Вспомните, государь, что я, пусть и недостойная, была вам женой!

Поэтому, как возмещение за невинность, которую я отдала вам и которой мне уже не вернуть, позвольте мне оставить как награду простую сорочку. Пусть это будет сорочка вроде той, что я носила до встречи с вами. Тогда я смогу прикрыть лоно той женщины, что некогда была вашей женой. А теперь я должна проститься с вами, государь, надеюсь, что я не прогневила вас».

«Оставь себе ту сорочку, что на тебе сейчас, – сказал ей маркиз. – Возьми ее себе».

Больше он ничего не сказал. Слова застряли у него в горле. Ошеломленный печалью и жалостью, он пошел прочь. А Гризельда на глазах у всего двора сняла с себя все одежды, оставив только нижнюю рубашку, и в таком виде направилась в хижину отца.

Она шла с непокрытой головой, босиком, а за ней шло множество народу: люди оплакивали ее судьбу и проклинали злосчастную Фортуну. Но сама Гризельда не плакала. Она не проронила ни единой слезинки.

Не сказала ни одного слова. Зато ее отец, Яникул, когда услышал новость, плакал и бранился. Он не хотел больше жить на свете – такое горе его обуяло.

На самом деле бедный старик давно уже терзался сомнениями по поводу замужества дочери. Он всегда подозревал, что маркиз постарается избавиться от нее, когда она ему надоест. Он опасался, что правитель когда-нибудь пожалеет о том, что женился на беднячке, и прогонит ее из дворца.

Он поспешил с порога навстречу Гризельде, уже встревоженный гулом толпы, и набросил поверх ее сорочки свое старое пальто, которое прихватил дома. Он залился слезами. Но пальто не пришлось ей впору. Оно было ветхое, грубое и старомодное. А Гризельда уже не была той стройной юной девушкой, какой была в день свадьбы.

И вот Гризельда стала жить вместе с отцом. Она по-прежнему являла собой образец преданности и терпения: никогда не жаловалась, не вдавалась в объяснения, не сетовала. Она ничем не показывала – ни отцу, ни кому-либо другому, – что оскорблена поступком мужа. Она вообще ни словом не упоминала о том, что некогда жила во дворце и была женой могущественного властителя. Она ничего не говорила и выглядела вполне довольной.

А чего еще можно было ожидать от Гризельды? Даже когда она жила в роскоши, то всегда вела себя смиренно. Никогда не была алчной или себялюбивой. Она никогда не упивалась богатством и довольством. Она всегда оставалась скромной и доброй, словно молодая монахиня, разве что у нее имелся муж, которого она чтила превыше всех прочих людей. Не было на свете женщины более кроткой и более послушной.

Всем известны терпеливость и смирение Иова. Ученые мужи охотно восхваляют добродетели других мужчин. Они редко упоминают женщин, но, по правде говоря, женщины в жизни оказываются преданными и терпеливыми гораздо чаще, чем любой мужчина. Женщины добрее нас. Женщины и раньше, и теперь вернее нас держат данное слово. Если кто-то захочет со мной поспорить, я сильно удивлюсь.

Итак, как я уже говорил, граф выехал из Болоньи с двумя детьми Гризельды и Вальтера. Вскоре широко разошлась весть об их прибытии. Стали разноситься слухи, что граф везет с собой новую жену для маркиза, и потому их приезд обставлен с такой пышностью и великолепием, какого еще не видывали в Италии.

Маркиз, который сам все это устроил, послал Гризельде весточку о прибытии графа и его свиты. Он велел ей явиться ко двору, и, разумеется, она повиновалась. Она явилась туда в своей скромной одежде, нисколько не думая о себе, готовясь выслушать любой приказ повелителя. Она опустилась перед ним на колени и почтительно приветствовала его.

«Гризельда, – обратился к ней маркиз, – я решил, что молодую девушку – мою будущую невесту – надлежит встретить со всеми подобающими церемониями. Ее приезд – поистине торжественный случай. Все вельможи и слуги займут места, согласно своему положению при дворе, и каждый в надлежащей роли будет служить новой принцессе, как я сочту нужным. Правда, мне не хватает женщин, которые могли бы украсить и убрать покои с той роскошью, какая мне угодна. Потому-то я и позвал тебя. Ты ведь умеешь навести порядок во дворце. Ты знаешь, что мне по вкусу. Смотришься ты, конечно, не очень привлекательно, но, по крайней мере, с такими обязанностями справишься хорошо».

«Я охотно выполню ваше приказание, государь, – отозвалась Гризельда. – Я буду рада услужить вам. Я постараюсь угодить вам во всем, не зная колебаний. Что бы ни случилось – хорошее ли, дурное ли, – я никогда не перестану любить вас всей душой».

И она принялась украшать дворец, накрывать столы и застилать постели для почетных гостей. Она делала все, что было в ее силах, и поторапливала горничных, чтобы они трудились проворнее. Они мели, скребли и чистили все углы в комнатах, а Гризельда занималась украшением пиршественного зала и опочивален.

В девять часов утра граф и его подопечные наконец-то прибыли во дворец. Народ сбежался посмотреть на обоих детей, подивиться на пышную свиту и богатые наряды. И тогда люди впервые заговорили о том, что Вальтер-то, оказывается, не такой уж дурак, раз он выбрал себе отличную вторую жену.

Эта юная девушка была намного красивее Гризельды – таково было общее мнение, – да и возраст ее лучше подходил для вынашивания детей. Она могла бы принести маркизу хорошее потомство, тем более что эта девушка – в отличие от Гризельды – происходила из знатного рода. Люди восхищались и красотой мальчика, находившегося при ней; видя сестру и брата вместе, все хвалили выбор маркиза.