Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Понимаю… — медленно кивнул я.
— А еще у них пропадает боль — добавила сильга — Там самая вечная боль, что бесконечно терзает их. Трудно не сойти на время с ума от столь щедрых даров судьбы…
— Да уж…
— А еще… — начав, сильга не закончила и глянув на Часира, пожала плечами — Ну…
— Не щади меня, добрая госпожа — хрипло попросил стоящий посреди двора Часир — Говори, как есть.
Заглянув ему в лицо, девушка медленно кивнула и продолжила:
— Многие кхтуны особо мерзкие… а некоторые еще и безумны. Быть может, вечные мучения крушат их разум. Крушат их инстинкты. В наших хрониках отмечены невероятные безумства. Самоубийственные безумства. И боюсь, что вашей семьей не повезло особо сильно… Ведь если обычно послушный и благоразумный ребенок начинать вести себя отвратительно, родители винят во всем свой недосмотр, списывают все на недостатки воспитания, плохое влияние сверстников и на взросление… Со временем мол пройдет. Кто в детстве не чудил? Поймай кто своего семилетнего ребенка за распиванием хмельного… что сделает? Ответ прост — накажет. Выпорет ремнем, лишит игрушек, начнет беседовать… и эта родительская строгость играет на руку кхтуну. Позволяет ему прийти в себя, помогает унять свои порывы и начать вести жизнь послушного милого дитятки… Это знаем не только мы, но и сестры Лоссы. Посему они всегда повторяют — если ваше дитя непослушно и свершает что непотребное — ведите к нам, мы вразумим.
— А на самом деле они… — поняв, произнес я.
— О да — улыбнулась сильга — Одержимый кхтуном не осмелится войти в храм Светлой Лоссы, где столь мозаичных окон и где звенят проклятые колокольчики…
— И как часто так ловят детей, что…
Анутта покачала головой:
— Это великая редкость. Ведь кхтуны не хотят терять приобретенное. Поняв, куда их ведут, разбушевавшиеся отродья быстро приходят в себя и начинают вести себя как положено. Виснут на руках тащащих их к храму родителей и в голос рыдают: «Прости, мамочка, я больше так не буду! Я боюсь злых сестер! Я буду тебя слушаться! Буду хорошим! Буду слушаться!». Какая мать устоит, видя искривленную ужасом и залитую слезами любимую мордашку чада? Скажет еще пару строгих слов и пойдет обратно, не дойдя до храма нескольких шагов. Да еще и купит злой твари сладкую ватрушку с вареньем… Вот только так бывает если в душе ребенка засел кхтун умный и злой, что способен взять себя в руки. И если выпитое вино не слишком развязало язык. Ведь пьяные порой страшны в своей откровенности… Теперь представьте, что будет, когда отец вернется домой и застанет там погром, мертвых и разорванных на куски домашних питомцев, разбросанные святыни, а посреди этого приплясывающего пьяного ребенка с окровавленными руками… И ребенок вдруг начинает говорить совсем не своим голосом… и говорить такие страшные вещи, о коих дети и знать то не могут по причине своего малолетства…
— Отец решит, что это не его дочь… — ответил я — И решит справедливо… Ведь кхтун может говорить о чем угодно…
— О давным-давно минувших войнах, о кровопролитной резне… может начать проклинать тебя на древнем языке или же начнет чертить на стенах руны темной волшбы… Одним словом дитя творит то, что обычному ребенку не сотворить, ибо он этого и знать не может.
Качнувшись, ухватившись за ветвь старого дерева, отчего на землю упало пару плодов, Часир хрипло сказал:
— Тут ничего не трогали до моего возвращения. Но там, где это свершилось… пол был покрыт странными и почти размытыми разводами. Как и низ стен. Все тело моей внучки было покрыто кровоподтеками. Вырванные с мясом ногти и пряди волос… глубокие царапины на щеках… Стоило мне это увидеть и еще раньше твоих слов я решил, что мой сын сошел с ума… А ты лишь подтвердил мою догадку. Но… Ветер приносит овцам запах свежей травы, но не дотянувшись губами до сочной зелени они не поверят…
— Как теперь убедиться? — я с сожалением развел руками.
— На кладбищах проводят ритуалы в честь Светлой Лоссы — со вздохом согласилась сильга — Поздно искать давно выжженные следы…
— Ритуалы? — медленно повторил Часир и качнул головой — Ну нет. Мы чтим древние традиции, добрая госпожа. Мои предки, а теперь и мои потомки спят вечным сном в родовой гробнице, что бок о бок с ей подобными стоит под сенью высокой скалы в полудне пути отсюда. Туда же однажды отправится и мое мертвое тело.
Опять гробницы… мое лицо невольно помрачнело. И я уже догадывался о последующем вопросе Анутты. И не ошибся.
— Там бывали сестры Лоссы? — поинтересовалась сильга, вопросительно склонив голову.
— Никогда — отрезал старик и в его голосе прозвучала почти болезненная гордость — Мы многим поступились… но все же не всем!
— Коли все так… то я могу развеять твои сомнения, попади я в вашу родовую гробницу — решительно заявила сильга — И… честно говоря… теперь я жажду туда попасть… Полдня пути?
— Можно и быстрее — первый раз заговорила Сальчара — Если двинуться крутыми тропами верхом на правильно обученных лошадях…
Мы все взглянули на старого Часира. А он, постояв неподвижно какое-то время, явно пребывая в напряженном обдумывание, вдруг согнулся в низком поклоне перед сильгой:
— Моя благодарность будет велика, добрая госпожа, коли завтра с рассветом ты отправишься со мной к скале Гуррклихт. Клянусь своей жизнью, что моя семья проследит за твоей безопасностью. Волос не упадет с твоей головы.
— Завтра с рассветом — кивнула девушка и, одарив меня долгим взглядом, медленно опустилась обратно за разделяющую двор стену.
— Я с вами — вздохнул я, тянясь к остывшему чайнику — Приговоренный подождет еще день. Говоря о нем… господин Часир, ты не знаешь, почему…
— Сначала ужин! — отрезал старик, глядя, как от котла несут огромное блюдо с горой жареного мяса, украшенного снежно белой шапкой мелко нарезанного лука — Остальное пока подождет!
— Я не против подождать — улыбнулся я, с шумом втягивая ноздрями невероятно аппетитный запах — Совсем не против…
* * *
Голова болела.
Вот вроде и совсем немного вчера выпил