Я не сразу замечаю его, пока ещё скрытого темнотой коридора. Но… шаг… и вот он, запоздалый гость.

Не обращая внимания на Томирис, только мне:

— Здравствуй.

Томирис суетится, бормочет что-то типа: ну я пойду, и исчезает быстрее, чем успеваю удержать. Прямо, как недавно испарилась Айсель.

Остаёмся только мы вдвоём, стоим и смотрим, глаза в глаза, и не знаем, о чём говорить…

Он ужасно выглядит. Небритый, одетый в какое-то хламьё, на щеке появился шрам, раньше не было, скулы обозначились жёстче, в глазах — диковатый болезненный блеск.

Сдаётся первым, кидается ко мне, хватает, впивается в губы жадным поцелуем. Отталкиваю, вырываюсь, а потом демонстративно вытираю его поцелуй.

— Зачем ты пришёл?

— Поздравить тебя и проститься, — голос хриплый, глухой, как у того, кто долго болел.

— Мог бы просто открытку прислать.

— Столь ценный подарок я не мог доверить почте, — он лезет за пазуху и достаёт подозрительно знакомую коробочку. — Вот, извини, что так долго искал. Много подделок пошло, а мне надо было убедиться наверняка.

Протягивает коробочку мне, и я замечаю, как у него дрожат пальцы. Никогда не дрожали. Что-то нехорошее случилось с ним за время нашей разлуки. Но эта мысль мимолётна, потому что уже в следующий момент мою голову занимает предмет, устроившийся на зелёном шёлковом ложементе. Маленькая горошина, сияющая, как дорогой изумруд.

— Та самая?

— Да, будь уверена.

— Значит, я могу загадать желание?

— Конечно, самое заветное.

Осторожно вынимаю, кладу на ладонь, трогаю пальцем. Боюсь, что она, как льдинка, сейчас растает, а с ней пропадёт и мой шанс. Единственный и, наверное, уже последний.

Сжимаю ладонь, прикрываю глаза и шепчу:

— Хочу попасть домой.

Ведь настоящий дом, где тебя любят и ждут, прекраснее любой сказки.

Сказочная реальность вздрагивает, я не открываю глаза. Напротив, зажмуриваюсь ещё сильнее, крепко-крепко, чтобы проснуться…

…в своей комнате, перед зеркалом, у кровати с голубым покрывалом.

Падаю на мягкий белый ковер и реву.

Получилось! Ура, получилось!

И, кажется, меня выбросило в тот самый день рождения. Даже платье на мне тоже, раскритикованное Киром, а на трюмо — упрямые серёжки, которые так не хотели вдеваться в уши…

А значит, ничего не изменилось!

Вот и сказочке конец!

— Илона! — мамин голос выводит из оцепенения. Прихожу в себя на пуфе у зеркала и с расческой в руках. Дурацкие мысли всегда лезут в голову не вовремя, а я на них залипаю. — Кирилл приехал с… — не разбираю имя, — они поднимаются к тебе!

Мама! Бежать, обнимать!

Но грохот шагов по лестнице предупреждает о том, что сначала мне предстоит ещё одна волнующая встреча.

— А кому мы сейчас все уши оборвём! — доносится из-за двери, которая тотчас же распахивается и являет мне Кирилла собственной персоной. Его я безумно рада видеть…

…только вот.

За Киром в комнату ныряют три чёрных шарика-смайлика, а из-за плеча друга выступает миниатюрная девушка. Кажется, таких называют готессы. Вся в чёрном и печальная. Она протягивает мне букет из тёмных, почти чёрных цветов и немного виновато улыбается.

— Прости, коть, я не предупредил, что буду не один. Но это лишь потому, что хотел сделать сюрприз. Исключительно поэтому и не почему другому.

Он обнимает девицу, ерошит её чёрные как смоль волосы, смотрит на неё любовно и говорит:

— Её зовут Долорес. Странное имя. Поэтому охотнее отзывается на Депру, — наклоняется, чмокает девушку в макушку, — кстати, свалилась на меня не пойми откуда пару дней назад, но утверждает, что настоящая принцесса. Коть, у тебя часом горошины не завалялось, проверить…

Только мне совсем нерадостно, я не беру букет и шары. Ведь Долорес здесь и у Кира по-прежнему чернильные волосы…

… а значит, изменилось всё.

Молодая королева склонила золотистую голову над рукодельем и тихонько напевала. Юный принц устроился на ковре у её ног. Вокруг валялись измятые заляпанные кляксами бумаги. Их высочество битый час мучился сочинительством. Таково было задание от учителя изящной словесности — сочинить оду о влюблённом короле. Легко сказать? Что ты можешь знать о любви, когда тебе всего десять и самое любимое тобой существо — жеребёнок единорога: подарок отца-короля на первый юбилей.

Принц вздохнул, в сердцах перечеркнул ещё несколько строк, погрыз перо и написал новую строфу. Перечитал пару раз, тихо проговаривая слова, поморщился, но всё-таки решился.

— Матушка, не изволите взглянуть?

Королева оторвалась от вышивания алого лепестка мака, ласково улыбнулась и сказала:

— С удовольствием, ваше высочество.

Взяв листок со стихами из рук принца, она прочла вслух:

Известно искони

Жениться по любви

Не могут короли…

Королева грустно вздохнула. Она очень страдала, причиняя боль близким. Особенно, если этим близким был маленький мальчик.

— Увы, ваше высочество, мне придётся вас разочаровать, — строго произнесла она, — но эти стихи совершенно невыносимы. Просто ужасны. Слово «искони» так и вовсе неуместно. А рифма? Что за рифма?

Принц вздохнул, забрал у королевы своё творение, перечитал и проговорил:

— Это терцина. То есть… я хотел терцину… а вот что вышло…

Он смял листок и отправил его к уже валявшимся на ковре собратьям. Сам же опустился на скамеечку у ног королевы, подпёр голову рукой и горестно произнёс:

— Негодный я поэт.

Королева отложила рукоделье и, ласково приобняв принца за плечи, потрепала по чёрным вихрам:

— Вам и не нужно быть годным поэтом, ваше высочество. Главное, что король из вас выйдет замечательный.

— Почему вы так решили, матушка? — мальчик серьёзно взглянул на молодую женщину.

— Потому что вы очень совестливый, ответственный и трудолюбивый.

Принц вздохнул, улёгся животом на мягкий ковёр, подпёр щёку рукой.

— Скажите, матушка, а откуда вообще это взялось… ну что королям нельзя жениться по любви?

Королева печально посмотрела на него, потеребила вышивку и сказала:

— Ещё ваш прапрапрадедушка ввёл это, и было у него основание. Ведь его женой оказалась сама Болотная Колдунья. Очаровала его, влюбила в себя. И пошли беды и несчастья для всего королевства. А когда он очнулся, сразу выгнал её, и подписал указ, чтобы короли никогда не женились по любви. Поскольку долг перед страной важнее чувств. А кто нарушает это повеление — дорого платит.