И когда я понимаю, что на самом деле случилось, задыхаюсь от слёз.

Томирис обнимает меня, кладёт мою голову себе на колени, баюкает, как ребёнка под мерное покачивание кареты, увозящей меня в новую жизнь.

Вот такой у Ландар суд и исполнение приговора…

В Сказочной стране легко потерять счёт времени. Незаметно минул ещё один год. И понимаю я это только потому, что Томирис является в мою вотчину со скромным букетиком и банкой варенья из местной ягоды черрин, напоминающей нашу вишню и сливу одновременно.

— Поздравляю! — с порога говорит она, ставит угощение на прилавок, кладёт цветы и счастливо улыбается.

— С чем? — недоумённо интересуюсь я, упаковывая очередной подарок.

Кто бы мог подумать, что простенькая лавка сувениров будет пользоваться такой популярностью. Однако отбою от покупателей нет и не предвидится — постоянно поступают заказы. Особенно местным пришлась по вкусу моя упаковка — рогожка, кружево, веточка сухоцвета. Получается элегантно и стильно.

В общем, в момент, когда у меня небольшое покупательское затишье, и является Томирис со своими поздравлениями.

— Как с чем? — удивляется она. — С днём рождения же!

Всплёскиваю руками:

— Ну надо же, я и забыла!

— Вот, а я запомнила. С того дня, как доктор тебе мозгового слизня доставал, а потом карточку на тебя заполнил. Верней, я же и заполнила. Ландар диктовал…

Ландар… Теперь это имя не вызывает в душе никаких эмоций, кроме тихой печали. Кажется, я исцелилась уже целиком и полностью, даже не помню, как он выглядел. Да, честно сказать, и не хочу помнить.

Сначала, когда Нильс привёз меня в этот городок на окраине своего герцогства, я тосковала и ждала весточки. Слухи доходили пугающие и противоречивые. Кто-то говорил, что его в ту же ночь растерзал Сивошкурый, точнее, растерзал горбуна, но я-то знала, кто был тем горбуном. Однако Нильс меня убедил, что такой расклад нереален: Ландар, мол, не раз бился с Сивошкурым: мой король — отличный охотник! Другие заявляли, что видели бывшего правителя в столице, мол, стал обычным горожанином, остепенился, женился. И эта информация больно царапала сердце, особенно тем, что её никто не спешил опровергать.

Даже Нильс, услышав мои опасения, заявил:

— Не исключено, Ландар всегда был основательным. Если и таскался по молодости за каждой смазливой мордашкой, то с кем не бывало. Вон даже я женился.

То было правдой. Женой Нильса оказалась дочка разорившегося баронета, милая, румянощёкая и очень добрая. Она беззаветно любила своего герцугшку и, нужно признать, обещала стать отличной женой и матерью. Подругой она, кстати, была замечательной. Именно благодаря Мариэтт у меня и пошла торговля. В день открытия магазинчика она пришла и накупила у меня всевозможных безделушек — плоды творчества местных мастериц — и расхвалила их. Вот народ и побежал. Как же, сама герцогиня в этой лавке отоваривается!

В общем, благодаря друзьям, заботам в лавке, обустройству на новом месте я забыла Ландара, как страшный сон. Смирилась с жизнью в чуждом мне мире и научилась получать удовольствие от того, что имею. И вот теперь Томирис так некстати напомнила о муже.

— Не поминай всуе, — машу рукой, будто воочию увидела призрака.

— Не буду, — обещает она и скрещивает тонкие смуглые пальцы. — Но от застолья ты не отвертишься. Нильс с Мариэтт тоже приедут. Так что готовь стол, хозяйка.

— Ох, — хватаюсь за голову, — а вот с этим сложнее. У меня ведь день рождения вообще из головы вылетел. Не люблю я это дело с некоторых пор. Поэтому и не готовилась.

— Не беда! — улыбается Томирис, демонстрируя крупные, чуть кривоватые зубы. — А я на что! И девчонки помогут.

Девчонки — мои поставщики, местные мастерицы. Они создавали удивительной красоты вышивки, плели кружева и много чем ещё. Обыденно, не считая это хобби или увлечением. И когда я сказала, что такие красивые вещи можно выгодно продавать — посмотрели на меня, как на умалишённую. Дескать, кому надо, да и зачем?

Я уговорила их попробовать. И каждая дала что-то из своих поделок совершенно бесплатно.

— Вот коли прибыль пойдёт, тогда и о деньгах поговорим, — мотивировали они своё бескорыстие. В успех предприятия не верили. Но когда я принесла им первую выручку, воспаряли духом. Так и началось наше взаимовыгодное сотрудничество и дружба.

— Ну если девчонки, это серьёзно. Видимо, и впрямь придётся закрывать лавочку.

Подзываю курьера, отдаю ему подарок, называю адрес и выхожу на улицу следом за Томирис.

Мой домик рядом с лавкой, поэтому я говорю:

— Подожди немножко, я проведаю Философа, возьму корзинку и пойдём на рынок.

Томирис кивает и отходит к калитке, ждать.

На полянке у дома щиплет траву мой милый ослик. Как же я была рада, когда Нильс нашёл его и вернул мне. Набираю в колодце воды, спешу напоить любимую животину, и тут меня окликают…

— Детонька, дай водички! Хоть глоток! Третий день маковой росинки во рту нет…

Старушка… Едва на ногах держится, опирается на корявый посох, ветер треплет лохмотья, в которые превратилась её одежда. Прежние старухи, которых я встречала здесь, были отвратительными и опасными. Но эта похожа на добрую бабушку, почему-то оказавшуюся на улице. А глаза на лице — так и вовсе молодые, но при этом — невероятно глубокие, мудрые, невозможного сиреневого оттенка…

— Конечно, мне ведь не жалко… — говорю, — только я набирала для ослика, неловко как-то предлагать вам.

Женщина — даже мысленно не могу называть её старухой — добро улыбается:

— Мне, детонька, и так сойдёт. Разве я многим лучше твоего милого ослика?

Я зачерпываю воду в привязанную к ведру деревянную кружку и протягиваю страннице…

Она пьёт и меняется на глазах. Слетают грубые и грязные лохмотья, а вместо них — струится красивое платье, будто сотканное из лунных лучей и лепестков роз. Седые космы сменяют упругие платиновые локоны, мерцающие и переливающиеся, словно в них вплелись мириады звёзд. Спина распрямляется и над плечами распахиваются полупрозрачные стрекозьи крылья.

Передо мной фея. Прекрасней всех, кого когда-либо создавала человеческая фантазия. Настоящая, сказочная, с волшебной палочкой!

Смотрит на меня с затаённой печалью в огромных мудрых глазах и улыбается немного виновато.

— Здравствуй, Илона… Я — Айсель, та самая фе…

Перебиваю её, стараюсь каждое слово напитать таким ядом, чтобы у неё на коже шрамы остались, чтобы прожгло до кости:

— Догадалась уже. Зачем явилась?

Она тяжко вздыхает.

— По моей вине ты оказалась здесь, — ласково трогает за руку, заглядывает в глаза. — Я ведь фея, должна думать, что говорю. Мои слова — заклинания, тут же исполняются. Поэтому и ответственность выше: сказанное как сделанное.