Музыканты заиграли новое танго. Надо было или уходить, или оставаться. Но Стив не успел решить этот вопрос. Пронзительные крики раздались у входа на виллу, советники посольств обратились в бегство, опрокидывая женщин в купальных костюмах, одна эгретка загорелась, камергер папы растянулся на сильно навощенном паркете.

— Полиция нравов! — закричала Кардиналка. — Сматывайтесь быстрее!

* * *

Судьба распорядилась так, что никто из друзей не попал в облаву. Через час все встретились в подвалах «Нормандии», где единодушно заключили, что ситуация безвыходная. Из-за военных неудач танго только что официально запретили как на публике, так и в частных домах. Довиль, казалось, был обречен на самую ужасную скуку. Никто не знал, что делать, когда д’Эспрэ рискнул предложить:

— Поедем тогда в Шармаль праздновать двадцатилетие Файи!

Лиана была явно озадачена, даже Стив был удивлен: он никогда не знал возраста своей бывшей любовницы, а тем более дня ее рождения. Однако женщина, пришедшая из ниоткуда, как она сама о себе говорила, женщина-мгновение могла в любой момент отметить свой день рождения, продолжая, таким образом, создавать легенду.

Все были в восторге от этого предложения. Пепе тут же отправился звонить Вентру, чтобы тот подготовил для них необходимые пропуска. На заре следующего дня, упаковав чемоданы, друзья на трех автомобилях отправились по меловым дорогам в Шармаль.

Когда прошли годы и время затуманило память, трудно было уже восстановить то, что произошло этим странным вечером, который впоследствии, после расставания, приглашенные, понизив голос, называли «ночью Шармаля». В основном они вспоминали, что путешествие было долгим и трудным из-за бумаг, которые нужно было без конца предъявлять, и из-за бурь, преграждавших дорогу. Тем не менее спустя двадцать четыре часа все собрались в замке. Самыми последними прибыли Лобанов и Стеллио — они заезжали в Париж за тканями и косметикой.

В день, предшествующий празднику, оглушительный гром пушек стал еще ближе. В промежутке между двумя артиллерийскими ливнями гости даже заметили в небе точки «Авиатиков», шпионивших над французской линией фронта, но никто этим не заинтересовался. Все ждали вечера, чтобы отпраздновать день рождения.

Лобанов случайно стал распорядителем праздника и убедил Файю, что веселье не сможет начаться без ее выступления. Он привез из Парижа записи «Минарета» и музыку Сати и предложил исполнить импровизацию танца, в то время как он окутает зал запахами духов, подходящими к мелодии. Минко мотивировал свои способности к исполнению труднейшей партии на фортепиано обладанием одиннадцати пальцев. Русский был в хорошем настроении и согласился на такого музыканта. Он заставил Стеллио заняться костюмом Файи, и они все четверо закрылись в большой комнате на первом этаже — там, где д’Эспрэ всегда мечтал устраивать балы.

После полудня время тянулось очень долго. Каждый убивал его, как мог. Стив устал и почти все время дремал, иногда приоткрывая глаза, чтобы наблюдать за Максом. Тот явно нервничал. К концу дня он вышел в парк в компании с Пепе, чтобы потренироваться в стрельбе из оружия, которое они нашли среди хлама графа. Два брата там же нашли китайские шахматы и развлекались, сами себе сочиняя правила, в то время как неистощимый д’Эспрэ рассказывал Кардиналке первые главы «Вторжения в Дом Кота». На самом деле все мало интересовались друг другом. Казалось, что, оставшись без Файи, все находились в странной летаргии, за исключением, может быть, Макса.

К полуночи Лобанов торжественно пригласил всех занять места в большой комнате, где все было готово для балета с запахами. Д’Эспрэ раздал бокалы шампанского. Только Нарцисс, казалось, немного беспокоился: он съежился у подножия головы колосса и не хотел оттуда уходить.

Довольно напыщенно Лобанов назвал свой балет «Появление Нового Мира из Старого». Первая партия была повторением танца Файи в «Минарете», но она превзошла себя: можно было подумать, что она все лето репетировала свои па. Потом была довольно долгая интермедия, во время которой танцовщица меняла костюм. Наконец Минко приступил к первым тактам отрывка из Сати, и она появилась на подмостках.

Сильно накрашенная, в очень коротком красивом зеленом платье, поддерживаемом на плечах тонкими лямками стразов, Файя двигалась с трудом, движения ее были странно неритмичны, рот кривился, будто она хотела, но не могла кричать. Все увидели в этом очередную эксцентричную выдумку Лобанова. Между тем конвульсивным движением она сорвала с головы тюрбан, обшитый золотыми нитями, и внезапно упала, вытянувшись на сцене.

Сначала все с ужасом заметили только одно: она обрезала волосы. Сколько времени продолжалось это оцепенение, впоследствии никто не мог сказать. Все вспоминали только, что оно было прервано Максом: он, размахивая пистолетом, выстрелил несколько раз в сторону танцовщицы, а потом рухнул.

Файя не шевелилась. Стеллио, а затем и Лобанов вышли из-за кулис, но тоже не осмеливались к ней приблизиться. Все происходило как в дурном сне, но от него можно избавиться, а от этого ужаса никто не мог убежать. Файя была мертва, убитая кем-то из любивших ее.

Наконец д’Эспрэ нарушил молчание:

— Это нельзя разглашать. Никогда, слышите! Поклянитесь, что расстанетесь и не будете искать новых встреч друг с другом.

Все поклялись, кроме Макса, который, казалось, потерял рассудок. Лобанов и граф, сохранявшие хладнокровие, попросили Стива отвезти друга к себе. Перед этим танцовщик достал из своего неиссякаемого чемоданчика для косметики дозу опия, которая сразу же погрузила Макса в сон.

Все расстались в молчании. Лиана уехала первой в сопровождении Пепе. Она прошла мимо д’Эспрэ, не шепнув ему ни слова, и в прихожей прихватила с собой Нарцисса.

Приглашенные послушно возвращались в Париж обходными путями, избегая приближавшегося громыхания пушек. Позже Стив узнал из газет, что на следующую ночь после трагедии и накануне его отъезда из Европы Шармаль был подвергнут бомбежке и один из флигелей исчез в огне.

Перед отплытием в Америку Стиву удалось попрощаться с Максом — наркотики Лобанова были такими сильными, что тот проспал сорок восемь часов, и все его воспоминания подернулись дымкой. Во всяком случае, он больше не говорил о Файе и, получив путевой лист, собирался на фронт. Стив провожал его на вокзал, уверенный, что они больше не встретятся.

Что касается д’Эспрэ, то незадолго до того, как замок и лес были заняты войсками, ему удалось испытать, наверное, самую большую радость в своей жизни: он своими руками одел и украсил Файю и похоронил ее в часовне Шармаля. Последнее удовольствие он получил от того, что нашел за кулисами легендарные золотистые волосы Файи и, в слепой иронии, положил их рядом с телом, завернув в шелковую бумагу.

Она презирала мужские желания,