Гельмут с товарищами действовали в составе 11-й армии. Сражаясь плечом к плечу с румынскими войсками, их части и соединения образовывали самый южный фланг 3,5-миллионной группировки вторжения в Советский Союз. Задача находившейся под командованием Герда фон Рунштедта группы армий «Юг» состояла в захвате Украины – житницы Советского Союза. Гитлеру хотелось также заполучить и советскую нефть, а путь к скважинам на Кавказе лежал по Черноморскому побережью все той же Украины. Группам армий «Север» и «Центр» предстояло нанести удар в нервные центры СССР – по Ленинграду и Москве. Гитлер издал первые директивы по вторжению в Советский Союз без малого одиннадцать месяцев назад, 31 июля 1940 г., одновременно давая зеленый свет бомбежкам Британии. Для Гитлера обе кампании оставались тесно связанными. Когда «налеты на Англию» не принесли ожидаемого результата, он убедил себя, что блокада Британии и устранение ее потенциального союзника в лице СССР послужит еще одним средством усадить британцев за стол переговоров. Однако на стратегические решения немецкого диктатора влияло и давно не дававшее ему покоя желание уничтожить «еврейский большевизм» и завоевать «жизненное пространство» на востоке.

Существовало и еще одно важное связующее звено между двумя кампаниями. Под прикрытием продолжения крупномасштабных бомбардировок Британии, в том числе и в июне 1941 г., люфтваффе сумело скрыть переброску сил на восток. Иван Майский, советский посол в Лондоне, явно попался на эту удочку, как и сам Сталин. Да и большинство немцев тоже. Достаточно того, что и Гельмут Паулюс с сослуживцами приняли боевое форсирование реки за учения. С воскресным рассветом 22 июня 1941 г., сразу же после начала вторжения на территорию Советского Союза, в войсках огласили воззвание Гитлера. В 5:30 утра Геббельс зачитал надиктованное Гитлером накануне днем заявление по германскому радио. Тон заслуживает определения «сдержанный». Гитлер говорил об истории попыток британцев окружить Германию в самый последний момент с помощью Советского Союза. Он признавал, что альянс со Сталиным был вынужденной мерой, направленной на срыв британских намерений вынудить Германию ввязаться в очередную войну на два фронта. Несмотря на действия СССР против Финляндии, Югославии и – совсем уже недавно – Румынии, фюрер, по его словам, сдерживал себя, но теперь приходилось действовать безотлагательно: «Задача этого фронта уже не защита отдельных стран, а обеспечение безопасности Европы и тем самым спасение всех. Поэтому я сегодня решил снова вложить судьбу и будущее Германского рейха и нашего народа в руки наших солдат»[329][330].

В кафе в центре Дрездена Виктор и Ева Клемперер пытались оценить настроение местных жителей, когда одна женщина протянула им экстренный выпуск газеты со словами: «Наш фюрер! Ему пришлось выносить все это в одиночку, чтобы не тревожить свой народ!» Обслуживавший их официант, побывавший в плену в России во время прошлой войны, не сомневался: «Теперь война закончится очень быстро». Другая пара и пьяный разъездной торговый агент за их столиком тоже вступили в разговор, коммивояжер травил антифашистские анекдоты, чем заставил заволноваться Клемперера, но, как он с грустью заметил тем же вечером: «Все это говорилось с воодушевлением и полной уверенностью в победе». У поста дорожных сборов танцевали. На следующий день бывшему профессору романских языков предстояло начать отбывать восьмидневный срок в полицейской тюрьме за нарушение режима светомаскировки – четыре месяца назад он оставил незакрытым уголок окна в своем рабочем кабинете[331].

Находясь на отдыхе в Бад-Райхенхалле, мать Гельмута Паулюса Эрна вышла из номера гостиницы и спустилась послушать речь Геббельса по радио. «Меня словно бы стукнули по голове, – написала она сыну. – Мы давно уже слушали о том, как войска накапливаются на востоке, и все же случившееся стало сюрпризом… Моя первая мысль была, конечно, о тебе». Как мать она не приходила в восторг от происходящего, но и не впадала в отчаяние. В компании сестры Гельмута Ирмгард Эрна провела оставшиеся четыре дня отдыха на милом курорте в предгорьях Баварских Альп. Ирмгард взяла напрокат велосипед и, катаясь вблизи Берхтесгадена, через заграждение из колючей проволоки сумела посмотреть на дом для гостей, хотя и не на саму резиденцию Гитлера. Спустя месяц отец Гельмута настоял на отправке детей в Италию – семья копила на поездку целую вечность. Пока те проезжали перевалом Бреннера, а затем спускались далее на юг до самого Везувия, мать Гельмута находилась дома, в Пфорцхайме, где муж вновь открыл врачебную практику. Как ни беспокоились они за старшего сына, война не слишком расстроила их планы на лето[332].

В понедельник 23 июня Служба безопасности отмечала, что происходившее повсеместно стало «полной неожиданностью». Никто не ждал войны со Сталиным именно теперь. И в самом деле ходили даже слухи о новом соглашении между двумя державами и, мало того, о скором визите Сталина в Берлин. Однако люди поразительно быстро освоились с реальностью. Уже во второй половине дня и вечером во многих рапортах звучала уверенность граждан, что «правительство рейха просто не могло поступить иначе, как только ответить» на действия России «военной силой». Некоторые опасались затяжной войны, указывая на то, что кампания на востоке позволит Британии выиграть время и может повлечь за собой вступление в войну Америки. Женщины прежде всего беспокоились о том, сколько жизней потребует победа с немецкой стороны, и о судьбе военнопленных у Советов с их «азиатскими методами». Однако поразительные успехи Финляндии в действиях против советских войск в недавно отгремевшей Советско-финской войне подогревали ожидания, что победы удастся достичь максимум в течение трех месяцев.

Чем дольше немцы обсуждали события, тем больше успокаивались – «фюрер распознал истинные намерения России, а также Англии». И в самом деле, подобно той женщине, вручившей газету Виктору Клемпереру в дрезденском кафе, люди «сочувствовали фюреру за то, что тот так долго хранил молчание и не беспокоил свой народ». Как слышал мюнстерский газетчик Паульхайнц Ванцен, многие женщины плакали, но не из страха перед поражением, а из-за цены победы, измеряемой длительной разлукой с мужчинами по причине военных действий и последующей оккупации. Перед лицом перспективы наконец-то столкнуться с настоящим врагом Германии, Ванцен горел желанием сражаться. Более всего беспокоило всех, что в рейхе урежут рационы из-за необходимости кормить огромное количество советских военнопленных, которые неизбежно попадут к немцам с крушением большевистского колосса[333].