– БОБ!

Удар отбросил его назад. Он споткнулся и упал на спину, ржавая сетка придавила сверху. Он лежал на спине, пытаясь дышать, пытаясь заговорить, а глаза выпучивались в агонии. Его кожа нездорово белела, глаза обведены ярко-фиолетовым, губы – серые и бескровные. Его грудь вздымалась, расширялась и сжималась под грязной, пропитанной кровью хлопковой рубашкой, будто меха, раздувающие умирающий огонь.

Лилли проскочила через отверстие и стянула сетку с пожилого человека.

Толпа из примерно двенадцати новых ходячих уже лезла в раскрытый проход за спиной Лилли, когда она судорожно подняла сетку и торопливо, с грохотом возвратила ее на место, закрепив тросами. Несколько созданий пытались прорваться внутрь, надавливая на сетку, пока ограждение не было закреплено. Кряхтя и стеная от усилий, Лилли взвыла от ярости, борясь с тросами жирными от пота руками, существа напирали, их мертвые пальцы пытались проникнуть в открытые ячейки. Она наконец крепко привязала крепления.

Давление мертвецов натянуло ограждение, сетка прогнулась внутрь, но тросы держали хорошо.

Лилли легла рядом с Бобом. Она притянула его в яростные объятия, вдыхая запах его любимых торговых марок: «Мальборо», пот, «Джуси Фрут» и «Олд Спайс». Она баюкала его голову у своей ключицы и гладила волосы, тихо бормоча:

– Спасибо, спасибо, спасибо… Мы прошли по самому краю… Слишком близко… Я думала, что ты погиб, старикашка… Господи, как хорошо видеть… Спасибо, спасибо…

Он не ответил ни слова. Она ощутила, как сильно билось в груди его сердце. Его кожа холодная и липкая. Его рубашка насквозь промокла от пота.

Лилли отодвинулась на дюйм или два и внимательно взглянула на лицо Боба, прячущееся в тенях, чуть в стороне от скудного конуса света над ними – и вот тогда она запаниковала. Она видела по цвету его кожи, по тому, как порозовели и заблестели, словно стеклянные, его глаза, по подрагиванию ноздрей и вздыманиям груди, когда он пытался говорить, но не мог произвести и полузадушенного хрипа, что у Боба что-то вроде припадка или сердечного приступа.

Слово «сердце» всплыло из самых глубин подсознания Лилли.

Она видела, как у ее дяди Майка тоже был такой много лет назад, все произошло прямо на ее глазах, за кухонным столом в доме дедушки Бака в Валдосте. Грузный маляр был старшим братом Эверетта. Он провел всю жизнь, распутствуя и сильно выпивая; попробовал все виды жирной пищи и женщин нестрогих правил, которые жизнь соизволила предложить. Разведенный три раза, условно освобожденный из тюрьмы США в Атланте, куда угодил за мошенничество, дядя Майк никого не удивил, когда в тот вечер за обеденным столом склонил голову, будто молясь или собираясь нырнуть вниз головой в салат из капусты.

Самым странным – особенно для семнадцатилетней девочки – была та непринужденность, с какой он посмотрел вверх и сказал:

– Ой… Сейчас придет, – будто ждал посылку или повестки в суд. И все за столом знали, о чем он говорит, и все знали, что это повлечет за собой. Никто не запаниковал, никто не бросился к телефону. В действительности они тут же вступили в спор относительно того, какое транспортное средство стоит использовать, чтобы отвезти его в больницу.

Лилли вспомнила, как она ждала, что, будто в кино, он драматично схватится за грудь и упадет на спину с приступом боли, но этого не случилось. Возможно, в тот вечер у дяди Майка также просто был газовый пузырь, который нужно было просто отрыгнуть; по правде, Лилли узнала позже, что это именно то ощущение, на которое похож сердечный приступ… но только сперва. В ту ночь, прежде чем увезли Майка Коула, Лилли увидела брата своего отца корчащимся от боли на диване в гостиной. Он жаловался на то, что грудь будто сдавливают железными тисками. Лилли помнила, как цвет его кожи стал настолько бледным и даже серым, что казалось, словно дядя был сделан из мрамора.

Прямо сейчас в тусклом свете тоннеля Боб Стуки лежал с именно таким цветом кожи, будто он испытывал боль в течение достаточно долгого времени, и сейчас лицо его так искажено и безжизненно, будто кто-то высосал из него воздух.

Мясистые мешки под его глазами такие морщинистые, что они напомнили Лилли сдувшийся шарик. Сердце Лилли начало биться быстрее. Она встала на колени, бережно держа его голову, и спросила:

– Боб, ты меня слышишь? Ты меня понимаешь?

У него получилось кивнуть, а потом выдавить что-то вроде кривой усмешки. Очень тихо, почти шепотом, он ответил:

– Не нужно… орать. Я стар… но я не глухой.

Лилли распознала по его паузам и хрипам во время речи признаки кислородного голодания, поздней стадии инфаркта. С внезапной сокрушительной болью она поняла, что он, вероятно, прополз весь этот путь от перекрестка Элкинс-Крик, испытывая невообразимые страдания. Она взяла его за плечи, осторожно приподнимая его так, чтобы они смотрели друг другу в глаза.

– Боб, это сердечный приступ, я правильно думаю?

У него получилось кивнуть.

– Ты можешь дышать?

С большим усилием:

– Не… Очень хорошо… Нет.

– Что мне делать? Скажи мне, что делать. Ты же долбаный врач.

Он с трудом сглотнул и похоже, что вот-вот уснет. Он еле тряс головой, вероятно, показывая, что ни черта она не сможет сделать. Мгновение его веки дрожали.

– Останься со мной! – трясла она его. – Дыши!

Она склонилась над ним.

– Я собираюсь попробовать искусственное дыхание, – она почти не помнила, как его учили делать, когда она была спасателем. Но что еще ей остается делать?

– Начнем! – Она скрестила руки на верхней части его груди и резко нажала три раза. Она понятия не имела, что делала. – Дыши, Боб! Дыши!

Она наклонилась, зажала его нос и сделала в рот три резких вдоха:

– Дыши! Дыши! Дыши!

Глаза Боба закатились, и его тело вдруг обмякло.

– Нет! Нет! Черт возьми, нет! Нет, проклятье! – Она сжала кулаки и надавила так сильно, как смогла. – Ты чертов засранец! Ты не можешь так поступить со мной сейчас!

Она согнулась и подула ему в рот, будто пытаясь надуть шарик обратно.

– Боб! Останься со мной! Пожалуйста! Боб, пожалуйста!

Толпа за ее спиной реагировала на шум, сетка гремела, когда они все напирали внутрь, все сильнее и сильнее, рокот перерос в адский неприятный гул. Лилли посмотрела на них через плечо.

– ЗАТКНИТЕСЬ К ЧЕРТУ!

Она почувствовала, как что-то тянуло ее за свитер, взглянула вниз и увидела, что огромная, грубая рука вцепилась будто изо всех сил в ткань ее рубашки. Боб выглядел так, словно пытался что-то сказать. Его губы цвета печени дрожали, рот отчаянно пытался произнести слова.

Лилли слезла с него, опустилась на колени рядом, наклонилась и попыталась расслышать.

Но голос Боба заглушался шумом толпы мертвецов, осиплый баритон рычания отражался от стен и внутри черепа Лилли.