Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Значит, все эти дети из того самого Театрального кружка? – (Софи кивнула.) – И ты уверена, что не хочешь пойти со мной обратно и присоединиться ко всем остальным? – (Софи покачала головой.) – А я подумал, что было бы забавно: мы с тобой выступаем вместе, впервые. Наш совместный кинодебют. Мне кажется, может получиться весело.
– Это не весело, – буркнула в пол Софи. – Это тупо.
Стивен наклонился и погладил ее по колену:
– Это же просто игра, Софи. Я этим и занимаюсь. Это моя работа.
– Значит, это тупая работа!
– Нет, Софи, она не тупая. Не всегда, – тихо сказал он и искательно добавил: – Не говори «тупо», говори «глупо».
Софи зыркнула на него большими покрасневшими глазами:
– Но это не глупо, а тупо! Тупо, тупо, тупо…
– Софи…
– …тупо, тупо…
– Софи, не…
– …тупо, тупо, ТУПО!
Дверь артистической открылась. Помощник режиссера впустил в комнату Алисон и Колина – оба были в устрашающе тяжелых пальто и темных костюмах, и на мгновение Стивен поймал четкое ощущение, что его пришли навестить в тюрьме. Алисон взглянула на бывшего мужа, презрительно сощурилась, потом протянула руки к Софи.
– Иди сюда, моя маленькая, – сказала она, и Софи, понурившись, прошла через комнату в материнские объятия.
– Колин, – сказал Стивен.
– Стивен, – сказал Колин.
– Я случайно ее напугал – да, Софи?
Софи ничего не ответила.
– Колин, не мог бы ты вывести Софи и подождать меня в машине пару минут? – распорядилась Алисон спокойным, ровным, профессиональным тоном, и Колин взял Софи за руку и повел к двери. Она не оглянулась.
– Я позвоню тебе попозже, Софи, ладно? – сказал Стивен, но она уже ушла.
Алисон подошла и села на стул, который только что освободила Софи, подперла рукой подбородок и посмотрела на бывшего мужа ничего не выражающим взглядом, словно адвокат или прокурор, – он не понял. На ней была длинная черная юбка-карандаш, белая блузка, черный пиджак, и Стивена поразило, совершенно неуместно, какая она красивая.
– Что ж… хорошо выглядишь, Стив.
– Спасибо, Алисон. Ты тоже.
– Спасибо. – И одной рукой она разгладила юбку. – Просто, знаешь ли, ежедневная офисная одежда. То, что носят обычные люди.
– Наверное… Думаю, я ее немного напугал.
– Так могло бы показаться.
– Не понимаю почему. Персонаж на самом деле предполагался милым.
– Возможно, она была чуть-чуть… – Алисон помедлила, подыскивая слово. – Удивлена. Так это и есть твой большой фильм, о котором ты нам с Софи рассказывал? Трансатлантическая романтическая комедия? Главная роль?
– Нет, это другое.
– Понятно.
– Но здесь у меня тоже главная роль: Сэмми. Я белка.
– Верно. Белка Сэмми.
Он наклонился вперед, пробежался руками по волосам и вздохнул:
– Знаю, тебе это может быть неинтересно, но я и в самом деле очень, очень в этом хорош.
– Я уверена, Стив.
– В Восточной Европе я звезда. И мне нравится работать с детьми. Здесь нечего стесняться. Ты же сама знаешь: ты играла и в пантомимах, и в детских спектаклях.
– Да, знаю! – Алисон выглядела возмущенной. – Ничего нет плохого в том, чтобы делать фильмы и спектакли для детей, если только ты хочешь заниматься именно этим.
– Тогда почему ты не воспринимаешь меня всерьез?
– Не знаю, Стив. Возможно, из-за усов.
Они посидели молча пару секунд, щурясь друг на друга.
– Ты не считаешь, что я хоть сколько-нибудь хорош, да? – наконец спросил Стивен.
– Нет.
– Ладно, это, видимо, ты создаешь такое впечатление, Алисон. Я хочу сказать, если ты действительно думаешь, что я хорош, то почему не поддерживаешь меня?
– Погоди, Стивен. Извини, но мне кажется, ты меня не так понял. Я имела в виду – нет, я не считаю, что ты хоть сколько-нибудь хорош.
Минута молчания.
– Не считаешь?
– Нет. Нет, не считаю.
Еще минута.
– С каких пор?
Алисон закрыла глаза:
– С самого начала.
– Ого, постой-ка… Ты никогда не считала, что я чего-то стою?
Алисон пожала плечами:
– Извини.
– Ну… это всего лишь твое личное мнение.
– Нет, я так не думаю. Не думаю, что только мое. Я думаю, это объективное мнение. Никто не считает, что ты хорош.
– Никто?
– Никто.
Губы Стивена двигались, но слова не находились.
– Так погоди, все эти годы, что мы знакомы, ничего из того, что я делал, не было хорошо. Все было барахлом, я всегда был плох – ты это говоришь?
– Нет, не все абсолютно плохо, просто… и не хорошо. Прости.
– А как насчет «Вишневого сада»?
– Мне он не нравился, Стив.
– Тот эпизод из «Отделения скорой помощи»?
– Ничего особенного.
– «Под сенью млечного леса»?
– Акцент тебя немного подвел.
– Бенволио в «Ромео и Джульетте»?
– Бенволио как Бенволио – никто не замечает Бенволио.
– Ты говорила, что я был там лучшим!
– Ну, это была очень, очень плохая постановка, Стив.
– Тогда как насчет… я не знаю… «Годспелла»?
– О’кей, а) это было девять лет назад, б) нет, ты не был особенно хорош, в) это чертов «Годспелл», Стивен.
– Понятно. Ты говоришь так жестоко, чтобы быть доброй или просто из жестокости?
– Я говорю тебе это, потому что ты мне небезразличен.
– Что ж, мне было бы отвратительно думать, что ты хочешь ранить меня и ранишь, Ал, – сказал Стивен, с удивлением и некоторым ужасом ощущая, как внутри его закипает злость, даже ненависть – та же самая, какую он ощущал в конце их брака. И изо всех сил стараясь сохранять ровный тон, он сказал: – Извини, Алисон, но тебе придется объяснить это несколько более развернуто.
Лицо Алисон чуть смягчилось. Она вздохнула, наклонилась вперед, так чтобы их лица сблизились, потом сжала руки и тихо заговорила:
– Когда мы с тобой впервые сошлись, полные оптимизма, восторга и всего такого прочего, ты обычно говорил это мне, чаще в легком подпитии. Ты говорил, что ключ к счастью – найти то, в чем ты самый лучший, то, чем больше всего любишь заниматься, и держаться за это, как бы трудно ни было, и делать это на пределе своих способностей. И я помню, что действительно восхищалась тобой и, да, на самом деле любила тебя за это.