Она испуганно прикрыла рот ладошкой, глаза наполнились слезами.

— Что-то случилось?

Пришлось ее успокаивать:

— Не сейчас. Этот Олег жив. Это меня вернули назад.

— Так ты оттуда? — Вика неопределенно махнула рукой, обозначая будущее.

Я мысленно поморщился, обругал сам себя: «Дурак, не мог удержать язык за зубами? Теперь придется выкручиваться».

— Да, — ответ мой был пока что честным.

— А из какого года? — теперь она вся светилась нетерпением.

Черт, вот и приплыл. Что ей сказать? Из 2019? Сказать, что мне уже далеко за полтос? Что я ей в дедушки гожусь? Черт, черт, черт… Этот разговор был совсем некстати. Теперь придется хитрить. А обманывать Вику мне не хотелось совершенно.

— Я не могу сказать, пока, — ответил я, скрипя сердцем. — Ты должна понимать…

— Я понимаю, — расстроенно согласилась она.

— Вы чего там застряли?

Из машины выглядывал Славка, буравил нас подозрительным взглядом? Вика сразу нашлась:

— Я Сергею наш двор показываю. Сейчас пойдем.

Лис нарочито громко проворчал:

— Нашла, что показывать. Чего он там не видел?

— Да идем, идем.

Она направилась к подъезду, опередив меня, схватилась за ручку, распахнула дверь. Сказала:

— Прошу!

Я посторонился, указал рукой:

— Дамы вперед.

— Это еще почему?

Викины глаза озорно блеснули. И мне подумалось, что она заготовила какую-то шутку. Узнать так ли это, не довелось.

— Сейчас допрыгаетесь, — сердито прорычал Славка, — и я пойду с вами!

Вика хмыкнула и юркнула в подъезд. Я шагнул следом, дверь закрылась сама. По сути дела, Лис был прав.

Уже у лифта, утопив пальцем красную, прожженную в центре, кнопку, Вика вдруг сказала:

— А знаешь, я ведь тогда была в тебя влюблена…

* * *

Лифт довез нас до четвертого этажа и выпустил на самой обычной лестничной площадке. Влево и вправо вели две двери — крашеные, деревянные, запертые на врезной замок. Все, как и у меня когда-то. Я попытался угадать, куда свернет Вика, выбрал правую дверь. Не угадал. Она отворила левую.

Эта квартира когда-то знала лучшие времена. Все здесь пришло в запустение. Стало совсем стареньким. На кухне лилась вода, работал телевизор. Вика захлопнула дверь.

Я остановился на пороге, разулся. Девчонка достала из тумбочки почти новые мужские тапочки, сказала смущаясь:

— Папины. Остались с тех времен, когда…

И замолкла. Я и сам догадался, что с тех времен, когда ее отец еще был жив. Шум воды тут же стих.

— Викочка, это ты? — спросили из кухни.

— Я, мам, но не одна.

— Со Славочкой?

Вика быстро глянула на меня, улыбнулась. После чего ответила матери:

— Нет.

— А с кем? Со Светой?

— Нет, мам, нет. С, — она запнулась, — Сережей. Ты его не знаешь.

— Не знаю?

В коридоре появилась уставшая женщина. Белым вафельным полотенцем она вытирала руки.

— Что еще за Сережа?

Тут она увидела меня, убедилась, что дочка не шутит и замерла в изумлении.

— Здравствуйте, — я кивнул и понял, что совсем не подумал узнать имя Викиной матери заранее.

Кажется, она об этом догадалась. Неожиданно улыбнулась, отчего стала похожа на дочь, подсказала:

— Раиса Федоровна…

И этим сразу разрядила обстановку. Я повторил приветствие:

— Здравствуйте, Раиса Федоровна. Очень приятно познакомиться.

Она ответила честно:

— Я пока не знаю, приятным будет наше знакомство или нет, но очень на это надеюсь.

Потом укорила дочь:

— Викочка, — чего ты держишь гостя на пороге? Пойдемте на кухню, у меня как раз чайник поспел. Попьем чайку, поговорим.

Я же все это время смотрел на нее, пытаясь найти хоть каплю тьмы в ее жилах. И не находил ровным счетом ничего. Стресс, усталость, депрессия. В ней было что угодно, только не та болезнь, о которой говорил врач.

Я осторожно глянул на Вику. Она поймала мой взгляд, встревожилась, сказала:

— Мамуль, мы сейчас придем, только на минуточку заскочим ко мне в комнату. Мне там кое-что взять нужно, а Сережа поможет.

Маме ее это не понравилось, но спорить она не стала, просто проговорила:

— Ну, хорошо, хорошо, только на задерживайтесь. А я пока на стол накрою.

Вика, не обувая тапочек, направилась в свою комнату, я за ней. Раиса Федоровна повздыхала и ушла на кухню. Едва мы остались одни, девчонка схватила меня за рукав, потянула усаживая на стул и спросила:

— Ну что? Посмотрел?

Я кивнул.

— Нет у нее никакой болезни. Срочно уговаривай ее пересдать анализы. У тебя есть листок и ручка?

Она открыла секретер, достала тетрадку и карандаш, сначала протянула мне, потом поинтересовалась:

— Зачем.

Я принялся быстро писать. Годы не стерли из памяти адрес. Это было удивительно.

— Вот это адрес поликлиники, — сказал я, подвигая к ней тетрадь, — запишись на прием к Ковалеву Олегу.

— К тебе? — Поняла она.

— Ко мне…

Это так странно прозвучало, что я невольно хмыкнул.

— К тому, кем я когда-то был.

— А зачем?

— Расскажешь все честно.

— О тебе? — Не поняла она.

Я даже испугался. Кто знает, чем закончились бы такие откровения.

— Упаси Боже. Он же ни о чем не подозревает. Расскажешь о матери, о поликлинике, о враче. Анализы у вас на руках?

Она вдруг смутилась, призналась:

— Нет, нам не дали, а мы как-то не подумали попросить.

— Тогда и не надо. Просто расскажешь обо всем и попросишь новое направление, чтобы пересдать. Поняла?

— Хорошо. А маме, что сказать?

— Скажи, что говорила с другим врачом и тебе объяснили, что один анализ ничего не значит. Слишком часто бывают ошибки. Что тебе сказали, обязательно пересдать и дали адрес лучшей лаборатории и хорошего врача.

— Вика! Сережа! Идите уже пить чай.

— Идем, мам, идем!

Девчонка обернулась ко мне.

— Пошли, а то она будет переживать. Нам ничего не скажет, а сама…

— Погоди, — я поймал ее за руку, — надо что-то из вещей взять.

Она хлопнула себя ладонью по лбу, прыснула:

— Забыла совсем. Сейчас соберу.

Дальше я стоял и смотрел, как Вика кидала в сумку какие-то тряпки, практически без разбору, лишь бы чего-нибудь напихать. В какой-то момент я ее остановил.

— Постой, это не дело. Возьми свитер и резиновые сапоги. Если пойдут дожди, в деревне все развезет.

— Точно! — Обрадовалась