Прислушавшись, не доносится ли снаружи каких-то звуков, я приоткрыла дверь и нащупала в темноте поднос. Порадовавшись, что не просила унести еду, я схватила его и снова закрылась в комнате. Всё остыло: суп подернулся пленкой, а сморщенный горошек напоминал пуговицы. Зато оставался чудесный кусок пудинга с изюмом и черной смородиной — из-за них он и получил название «крапчатый Дик», а в этих краях его ещё называли «пятнистая собака». Вот остывшее какао меня огорчило. Но всего на минутку, а потом я сообразила, как можно исправить ситуацию. Порывшись у себя в ящике, я выудила дорожную жестяную кружку, перелила в неё напиток и поставила на угли.

Дожидаясь, пока он согреется, я уютно устроилась на коврике перед камином, подтянула к себе тарелку и отщипнула кусочек пудинга. Его смешное название напомнило мне об ушастой собачке, которая уже несколько дней меня не навещала. По портрету графа я догадывалась, что с ней не всё чисто, но понять, что именно, пока не удавалось. Как бы то ни было (и невзирая на нежелание видеть кого бы то ни было до скончания времён, высказанное всего пару часов назад), мне сейчас хотелось, чтобы под боком оказалось живое существо.

Когда на поверхности напитка показались пузырьки, а по воздуху поплыл пьянящий аромат шоколада, я поднялась, чтобы взять с комода полотенце — теперь предстояло снова перелить какао в чашку и при этом не обжечься. Повернувшись обратно, я застыла с раскрытым ртом и выронила полотенце. Коврика перед камином больше не было. Зато там сидел уже знакомый мне песик, поводя ушами-ракушками. Поприветствовав меня звонким троекратным «гав», он подбежал и уткнулся мне в ноги. И до меня наконец дошло: зажившие царапины графа, карандаш, изгладившийся из памяти портрет — по отдельности эти случаи вызывали недоумение, но все вместе складывались во вполне ясную картину. Масштаб открытия оказался куда больше, чем я предполагала.

Немного постояв, я нагнулась и дрожащими пальцами провела между ушами щенка. Он не отшатнулся, а радостно обнюхал мою руку. Тогда я уже смелее погладила его. Поразительно: искристая мягкая шерстка, которую я чувствую под пальцами, смешное сопение, подергивающиеся лапки. Всё это казалось таким живым…

Раздавшееся шипение привело меня в чувство. Мелкие пузырьки превратились в бушующий сладкий шторм, оставлявший на стенках коричневые потёки. Подхватив полотенце, я бросилась спасать какао. Я успела вытащить кружку прежде, чем оставшаяся половина испарилась на горячих углях. Перелив всё, что было, в чашку, я снова устроилась перед огнём, отломила кусочек пудинга и поманила щенка. Он послушно просеменил ко мне и слизнул шершавым языком угощение — будто мокрой щеткой провёл.

— Ну, что мне с тобой делать? — поинтересовалась я, но спросить это строго не получилось. В конце концов, его вины тут не было. — Глядя на то, как он расправляется с десертом, я рассеянно поглаживала его и рассуждала вслух.

— Добро ведь всегда побеждает? — уточнила я, прихлебывая какао. Он поднял голову, согласно тявкнул и вернулся к трапезе. — А мы ведь добро? То есть мы всего-то и хотим, что найти Матильду, и никому не желаем зла.

Снова согласное урчание. Я кивнула и, подбодренная, продолжила:

— А это значит, что нельзя падать духом. Нужно набраться терпения и помнить, что ничего не потеряно, пока не потеряна жизнь.

Не знаю, могут ли слезы прочищать голову, но вот невыплаканные слезы точно её забивают. Вдоволь наплакавшись, я теперь снова могла мыслить ясно. При ближайшем рассмотрении всё оказалось не столь ужасно. Произошедшее было лишь остановкой на моём пути, но никак не его прекращением.

Поделившись с щенком своими опасениями и намеченным планом, я залила угли в камине и вернулась в постель. Впервые со времени своего приезда, я раскрыла недочитанный томик, устроилась поудобнее и с наслаждением погрузилась в ужасные приключения леди Кастеллы Виктим, насильно выданной замуж за горбатого старика, который, как оказалось, прятал её настоящего супруга в подвале, выдавая себя за него. В тот момент, когда юноша рыдал на руках своей спасительницы и клялся ей в вечной любви (мерзкий горбун в это время летел с самого высокого этажа Башни теней), я заснула с блаженной улыбкой на лице.

Услышав наутро стук в дверь, я решила, что снова проспала. Поспешно воткнув последние невидимки в прическу, я метнулась к двери.

— Да-да, Нора, я спускаюсь.

— Это не Нора.

Я уже взялась за ручку, но, услышав этот голос, примерзла к месту. Вместо того чтобы открыть дверь, я схватила дрожащими пальцами ключ и несколько раз провернула его в замке.

— Что вы здесь делаете? — срывающимся голосом спросила я. — Уходите.

— И вам доброго утра, — помолчав, ответил мистер Фарроуч. — И спасибо, что поинтересовались. Да, мне уже гораздо лучше.

— Мне нет дела до вашего самочувствия, — как могла грубо ответила я. — И я больше не желаю слушать вашу ложь. Можете прямо сейчас пойти к графу и всё ему рассказать. Мне безразлично.

— Я не собираюсь этого делать.

— Почему это? — насторожилась я. — Что вы задумали?

За дверью раздался громкий вздох.

— Я бы провёл тщательную ревизию вашей личной библиотеки. Нет, вернее было бы спалить всё разом.

Я нервно оглянулась на оставленный на подушке томик.

— Так вы будете рассказывать ему или нет?

— А вы этого хотите?

— Просто, если будете, то знайте, что мне тоже есть что поведать.

— Гм, если вы о моём вчерашнем состоянии, то ничего нового вы ему не сообщите. Сейчас припоминаю, что нёс какую-то чепуху в бреду.

Я ничего на это не ответила.

— Послушайте, — в его голосе послышалось нарастающее раздражение, — откроете вы, наконец, или нам и дальше переговариваться через дверь?

— Разумеется, не открою, — возмутилась я.

— Мисс Кармель, — он понизил голос, — я готов вам помочь и рассказать что знаю — то, что не пойдёт вразрез с интересами моего работодателя…

Я, разумеется, не купилась на этот трюк и продолжала молчать.

— … хотя вы, судя по беспорядку в моей одежде, решили не дожидаться моих объяснений.

Я покраснела, поняв, что он намекает на ногу.

— Разговор не имеет смысла, — отрезала я. — Вы всё равно солжёте. Я о вас вообще ничего не знаю и не доверяю вам.

— Да вы теперь знаете едва ли не больше всех, — удивился он. — Будь я девицей, после такого вам пришлось бы на мне жениться.

Я аж задохнулась от такого замечания.

— Ладно, — сказал он, не дождавшись ответа, — зная, как вы любите доказательства, я вам кое-что принёс.

— Унесите.

— Я оставлю её под вашей дверью. Только прошу не размахивать этим в кухне. Там могут не понять.

Послышался стук, как если бы на пол положили что-то тяжелое, а потом послышались его удаляющиеся шаги. Дождавшись, пока они окончательно не стихнут, я отперла дверь и с любопытством уставилась на то, что он оставил. Это был пухлый желтый конверт из промасленной бумаги. Тяжёлый и твердый на ощупь. Он не был запечатан, но изучить содержимое я не успела: внизу прозвучал гонг. Я решила отложить конверт, чтобы позже хорошенько изучить его содержимое, уже безо всякой спешки — дабы не повторять прошлых ошибок и не делать скоропалительных выводов. Спрятав его под подушку (а заодно припрятав дочитанный роман на самое дно комода, под всеми вещами), я отправилась на завтрак.