Через четыре дня, когда воины отвели наконец дух в покоренном османском городе, Егор отдал приказ готовиться к последнему переходу и призвал к себе Гафур-мирзу.

– Наш поход закончен, друг мой, – сказал он татарину. – И я прошу тебя принять награду. Хочу отдать тебе в кормление все земли на запад отсюда. Албанию, Грецию, деспотат Морею и Македонию, родину знаменитого полководца Александра Великого. Думаю, эта земля по совести должна принадлежать именно такому честному и храброму воину, как ты. Уделы для служивого люда раздели по жребию между своими и литовскими воинами. Восточную часть бывшей Османии отдам москвичам. Ныне эти места заметно обезлюдели, однако они весьма плодородны. Вона, сколько воинов у Мусы прокормили. Теперь же, когда сюда пришел вечный мир, в десять раз больше дохода приносить смогут. Ты только к советам литовских подданных своих прислушивайся. Они в возделывании земли более умелы будут.

– Ты удивляешь меня, княже. Ты вел своих людей в поход во имя православия, освободил от завоевателей исконно православные земли и теперь хочешь отдать половину захваченного мне, мусульманину?

– Это говорит человек, родившийся и выросший в самой большой и богатой Сарайской епархии? – вскинул брови князь.

– Но… – начал было Гафур-мирза и запнулся, осмысливая услышанное.

– Я хорошо помню прошлое, мой храбрый друг, – положил руку ему на плечо Егор Вожников. – И я знаю, что самый стремительный рост православия, его расцвет на русской и татарской земле совпал со временем величия татарской Великой Орды. Поэтому именно тебе, татарину и мусульманину, я поручаю позаботиться о процветании христианства в доверенном тебе уделе. Ты честен и справедлив, ты сможешь это сделать, не перегнув палку и не наломав дров.

– Ты мудр и дальновиден, княже, – после небольшой заминки сказал Гафур-мирза. – Служить такому правителю честь для воина. Можешь быть уверен, я оправдаю твое доверие и буду тебе столь же преданным слугой, каким остаюсь нашей царевне мудрой Айгиль. – Он с силой ударил себя кулаком в грудь, поклонился и побежал к лагерю татарской конницы.

Егор не хотел вести татарские тысячи к главной православной столице. У мусульман есть Мекка, а горожан явно не обрадует сарацинская конница на родных улицах. От Эдирне к Царьграду путь продолжили только православные воины, в воодушевлении своем прошедшие двести с небольшим верст не за десять, а всего лишь за семь переходов.

* * *

Константинополь, Византия, Царьград… Последнее название города нравилось Егору больше всего. А еще больше нравилось то, что теперь он уже никогда не станет именоваться Стамбулом. Царьград! Многовековая мечта всех славянских правителей, символ могущества, богатства, христианства, главный герой множества сказаний.

Укрепления города открылись русским ратям еще издалека. Двойные каменные стены – передние высотой около четырех саженей и десяти-одиннадцати задние; могучие квадратные башни через каждую сотню шагов, ров тридцати шагов в ширину. И вся эта неприступная монументальная мощь уходила вправо и влево куда-то в бесконечность, измеряемая не саженями, а многими верстами!

Даже Егору, повидавшему в своей жизни немало городов-миллионников, стало не по себе от осознания размеров Царьграда. А уж его воины, которые двадцати-тридцатитысячные поселения уже почитали за города-гиганты, и вовсе притихли, подавленные увиденным величием.

– Стены-то потрепанные! – громко сказал князь Заозерский, чтобы хоть немного их приободрить. – Сразу видно, что долгую осаду выдержали, а ремонтировать теперь не на что. И стражники вон через две башни на третьей. Видать, вовсе войск у императора не осталось. Думаю, дня за четыре без труда раздолбим в любом месте.

– Мы же сюда не воевать приехали, сын мой? – забеспокоился от таких речей архиепископ новгородский, тоже созерцавший открывшуюся впереди священную твердыню.

– Нет, отче. Ведь мы принесли сюда мир и свободу от иноземного ига, а не кровь и разорение. Прошу тебя, отец Симеон, ступай к воротам и сообщи, что люди русские, завершая свой поход, затеянный во имя спасения православия, и освободив от латинской деспотии многие сотни городов на своем пути и несколько стран, желают войти в Золотые ворота и проследовать к храму Святой Софии. Ибо тот поход, который совершен нами, закончиться может только на ступенях главного христианского храма, и нигде более.

– Хорошо, сын мой, – степенно кивнул архиепископ. – Я передам твои слова.

– Пушки пока не снимайте! – так же громко распорядился князь Заозерский. – В этом городе, я полагаю, ворота перед нами откроются и без них.

Архиепископ вел переговоры около часа, быстрым шагом вернулся назад и провозгласил:

– Готовьтесь к крестному ходу, братья мои во Христе! Сердце православия ждет нас и молится за наше мужество. Князь Егорий, спешивайся немедля! Тебе, как достойнейшему из достойных, доверим мы нести священный крест Иерусалимский[39]из храма Новгородского в храм Царьградский!

Егор послушно спешился, пока еще не очень понимая, что именно происходит. Однако очень скоро монах из свиты архиепископа вручил ему большущее деревянное распятие на длинном копейном ратовище. Другие священники торопливо занимались переоблачением, разжигали лампады, требовали от ратников отвести лошадей назад, в самый конец походной колонны.

– Кайся, сын мой! – потребовал Симеон, подойдя к князю.

– Грешен, чего уж там, – признался Вожников.

– Именем Господа нашего Иисуса отпускаю тебе грехи твои, чадо. Войди в сей город чистый душой и разумом, – осенил его знамением архиепископ. – Ты идешь первым, я за тобой. Ну, с Богом!

Егор вздохнул, перекрестился, поднял большой крест и медленно зашагал по дороге в сторону Константинополя. За его спиной послышалось заунывное песнопение – священники молились. Впереди же медленно опускались пролеты широкого подъемного моста. Они коснулись земли в тот миг, когда князю Заозерскому оставалось сделать до рва всего лишь три коротких шага. А когда Вожников ступил на доски настила, перед ним так же медленно стали отворяться окованные бронзой величественные Золотые ворота.

Это был первый город, который Егор брал столь оригинальным способом.

Величественный снаружи, изнутри Царьград произвел на Егора самое гнетущее впечатление. Развалины, развалины, развалины. Развалины Большого дворца, разрушенного крестоносцами двести лет назад, да так и не восстановленного, развалины дворца Дафна с той же судьбой, развалины дворца Труфно, развалины ипподрома, разграбленного во время полувековой католической оккупации и заброшенного, развалины храма Богоматери Фаросской с той же судьбой. Дома без крыш и окон, зарастающие травой улицы, пасущиеся на площадях козы… Через несколько часов прогулки Егор понял, что же напоминает ему этот город. Больше всего Константинополь походил на заброшенный завод, о былом величии которого напоминают мощные стены, балки козловых кранов, фундаменты прокатных станов, но ныне на огороженном стенами пространстве бродили лишь редкие сторожа и бегали одичавшие кошки[40].