Представить, что они сейчас вернутся домой – и больше ничего в этот вечер не будет, – Фурман не мог. Поэтому он сказал «идем», и ему тут же пришлось бежать за длинными Бориными ногами.

– Ладно, в самом худшем случае будем считать, что мы просто решили слегка проветриться – это тоже полезно, – с трезвым оптимизмом произнес Боря на полном ходу. Посоветовав дышать на счет шагов, он еще предупредил, чтобы Фурман не вздумал на этот раз ныть и проситься домой посреди фильма. Фурман обещал и, задыхаясь, спросил, что значит то слово, которое сказал милиционер: какая-то «окония». Нахмурившись, Боря раздраженно предположил, что это просто чушь собачья, но потом все-таки сообразил: «Агония», наверное?.. – и довольно понятно объяснил, что так по-гречески называется последний момент перед смертью.

Когда они влетели в фойе, до конца журнала, как Боря и рассчитывал, оставалось еще несколько минут. Буфет, конечно, уже отпадал, да и после такого мощного забега есть им как-то не очень и хотелось – отдышаться бы, – поэтому в ожидании, когда откроются двери в большой зал, Боря занялся разглядыванием фотографий, а Фурман просто ходил за ним, обливаясь жарким потом и постепенно расстегиваясь чуть ли не до майки.

Покосившись на него, Боря сказал: ты не переживай, тот мужик, может, еще и не помрет – в больнице ему, по идее, должны помочь. Это все-таки достаточно приличная центральная больница, у них там полно всякого нового оборудования… А вообще-то, если тебя это интересует, у него наверняка было что-то с сердцем – скорее всего, инфаркт – поэтому он так странно вел себя и задыхался… Он ведь и сознание потерял еще до того, как упал. А уж головой ударился – это так, вдобавок… Там на самом деле рана не очень тяжелая – по крайней мере, так врачиха сказала, Боря слышал. Хотя смотрелось все это, мягко говоря, довольно неприятно… Но, с другой стороны, пока он там лежал, у него из башки целая лужа крови натекла – а от большой потери крови тоже вполне можно умереть…

Тут приоткрылись двери в полутемный вздохнувший зал с допевавшей жизнерадостной музыкой «Новостей дня», и всех опоздавших попросили рассаживаться побыстрее на свободные места…

Через неделю от родителей пришло большое письмо с отдельным заботливым посланием от мамы и от папы, обращенным лично к «Александыру». Письмо было торжественно прочитано бабушкой вслух, а вечером Фурман изучил его еще раз, вырвал из тетрадки по русскому листочек и сел сочинять ответ, с демонстративной таинственностью закрываясь большой книжкой от ходившего мимо Бори.

До этого Фурману уже случалось писать письма – летом из пионерского лагеря. Теперь вокруг была зима, и он сам находился вроде бы дома, но отсутствие родителей все же мешало ему ощущать себя вполне на своем месте… Те летние письма состояли в основном из сообщений о результатах чемпионата лагеря по футболу и подробнейших списков разнообразной еды и вкусностей, ожидаемых Фурманом в следующей посылке или к приезду родителей. Но сейчас-то его просто распирало от разных животрепещущих новостей – требовалось только уложить их в каком-нибудь порядке.

Здравствуйте папки мамки! – с перенятой у Бори бодрой фамильярностью начал выводить он разборчивыми полупечатными буквами. – Как у вас дела? Только что получили ваше (ваши) письмо.

Затем последовало изложение главных общественных событий:

Сегодня в честь праздничка объявили салют, 50 залпов!

Вы слыхали что мы запустили Берегового. – И – переход к «местным» новостям: Мы живем какасо. Только без замков.

Тут Фурмана озарило, и он придумал замечательный ход, с помощью которого все дальнейшее выстраивалось как бы само собой. Он написал:

Последствия.

1. Папкин ключ сломали.

2. Замок вынули (уже 2-й день!)

3. С бабкой ругались.

Найденная форма, при всей своей псевдоматематической ясности, была, конечно, совершенно бессмысленной, что позволяло сообщениям вываливаться с большей скоростью:

Последствия.

1. Снег по колено.

2. Мороз 10 градусов ниже нуля.

3. Осталась контр. по истории и пешке [уроку пения].

4. Съел винигрета в школе: (я, Король и Влас) целую ночь не спал, вырвало. (их тоже)

5. Пьем лимонную воду.

6. В воскресенье с Борькой ходили в кино Россию, смотрели «Шестое июля». Самый шик (блеск, красота). – Это была устойчивая цитата из какой-то комедии.

ПОСЛЕДСТВИЯ (крайне неприятные.) – Фурман провел жирную черту красной шариковой ручкой и дальше писал ею все подряд, все больше возбуждаясь и делая ошибки:

Идем по Петровским воротам (около остановки «42».

Идет дядька. Поворачивается к больнице, кричит, кидается на больничную стену и падает без сознания. Мы подходим. Я слышу, что-то журчит и хрипит.

Около головы лужа крови (журчит). Из горла вырывается хрип.

Мы подходим.

Начинается агония. Сначала заскреб руками. Потом както неистественно задрыгалис ноги (в колеках. Б. побежал в больницу. Его унесли.

На снегу лужа крови.

Первый листик на этом закончился, и Фурман отправился вырывать следующий, но обнаружил, что тетрадка по русскому держится уже на одном честном слове. Пришлось выпрашивать листочек у Бори, который, воспользовавшись этим, потребовал написанное на проверку. Фурману и самому, конечно, было интересно, как Боря отнесется к его «творчеству». Тем более, что главное было уже, в общем-то, сказано, остались только какие-то мелочи, а Фурман, если честно, уже и усталость почувствовал от этого долгого и волнующего сочинения. Поэтому, немного пококетничав, он отдал Боре свой листочек и стал наблюдать, как тот читает.

Боря почему-то почти сразу начал волноваться: морщиться, качать головой, сильно болтать ногой и огорченно цыкать… Закончив, он с сомнением повертел листок, как будто ища продолжения, и спросил: «Это что – все?..» Фурман осторожно ответил, что нет, он еще собирается продолжить, но Боря прервал его. Категорическим тоном он заявил, что отправлять письмо в таком виде нельзя – это абсолютно исключено. Его нужно переписать, выбросив всю эту… – Боря поморщился – чепуху: с лужами крови и прочим… Фурман стал растерянно возражать, что это не все письмо, да и вообще, какое Боре дело, пусть сам пишет о чем хочет… «Ну, как же ты не понимаешь?! – раскрасневшись и трагически щуря глаза, твердил Боря. – Ведь они специально уехали именно зимой, а не летом, чтобы иметь возможность хоть немножечко от нас отдохнуть! (Для Фурмана эта мысль была совершенно переворачивающей.) Им наоборот нужно отвлечься от всех наших дел, расслабиться, набраться сил! Ты бы хоть раз в жизни задумался о том, как они с нами устают!.. А ты тут разошелся, понаписал им всякой дряни… Ты только представь: они прочтут твою писанину и, естественно, начнут волноваться, переживать за тебя, дурака, – решат еще, что с тобой тут вообще невесть что происходит, дня два так помучаются, а потом, чего доброго, все бросят и прилетят тебя спасать… Ты этого добиваешься? Хочешь испортить им отпуск?!.. Нет, я понимаю, что ты, конечно, ни о чем таком просто не думал: тебе было интересно изображать все эти лужи крови и прочие ужасы… Но нужно же все-таки хотя бы иногда думать и о других тоже, а не только о своей особе и о своих собственных интересах! Нельзя в твоем возрасте оставаться таким бесчувственным эгоистом! Ты ведь уже давно не младенец!.. Пора бы уже отвечать за свое поведение – хотя бы в таких простых вещах…»