Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце концов, именно благодаря дерзким, наглым выходкам он достигал успехов. Так случилось и в 1799 году, когда он захватил власть, и в 1804 году, когда он стал императором. Смелым, обманным маневром он выиграл битву при Аустерлице. Самыми удачными и эффективными оказывались отчаянные и неожиданные действия, застававшие противника врасплох (иногда они, конечно, заканчивались и крахом, как, например, вторжение в Россию).
Судьба предлагала ему еще одно испытание, и он принял вызов. Наполеон верил в свою звезду. И с такой же энергией и дерзостью, с какой он покорял Европу, Бонапарт начал готовиться к возвращению во Францию. Как всегда, он камуфлировал свои намерения. На бриге «Непостоянный», недавно потерпевшем небольшое крушение на рейде, незаметно для посторонних глаз были укреплены мачты, проведен ремонт, перекрашены борта, так что он стал похож на британский военный корабль.
26 февраля 1815 года, в день отплытия, на острове все выглядело обыденно, привычно. Солдаты высаживали деревья, копались в саду, занимались повседневными делами. Наполеон побывал на обедне, отужинал вечером с матерью и сестрой, а затем поскакал в гавань, отвечая на приветствия несколько удивленных островитян. Шестнадцатипушечный бриг «Непостоянный» уже был готов к отходу. Минуло девять месяцев и двадцать два дня со времени высадки Наполеона на Эльбе. Теперь он отправлялся в обратный путь.
Наполеон привык совершать отважные поступки. Но сейчас он пускался в самое рискованное предприятие. Бонапарт вознамерился вторгнуться в одну из могущественных стран мира, имея 1100 солдат, 7 небольших судов и 4 полевых орудия. Император, похоже, знал то, что было неведомо другим. «Я приду в Париж, — сказал он, — без единого выстрела».
Все произошло так странно, неожиданно, магически, словно в сказке из «Тысячи и одной ночи»... Все случилось, будто по мановению волшебной палочки невидимого чародея.
Из дневника Жана Габриеля Энара, март 1815 года
Часы давно пробили три ночи, когда Меттерних поднялся по мраморным ступеням в свои покои на третьем этаже государственной канцелярии и улегся в постель. Он вернулся с очередного затянувшегося совещания «комитета пяти», и ему страшно хотелось спать. Князь приказал камердинеру не будить его по всякой ерунде. Наступало утро 7 марта 1815 года.
Едва Меттерних погрузился в глубокий сон, как слуга постучал в дверь — пришла депеша с пометкой «срочно». Министр взглянул на конверт и бросил письмо на ночной столик. Но сна не было. Покрутившись в постели до полвосьмого утра, князь все-таки вскрыл конверт. Сообщение его поразило.
Комиссар Нил Кемпбелл докладывал: Наполеон исчез с острова, и никто не знает, куда он подевался. Меттерних как ошпаренный вскочил с кровати, быстро оделся и помчался во дворец Хофбург к императору Францу. В 08.00 утра он уже был на месте.
— Наполеон — авантюрист, — сказал император. — Его дело — создавать всем проблемы, наше дело — сохранять покой в Европе, который он все время нарушает. Поезжайте немедленно к императору России и королю Пруссии. Передайте им, что я готов приказать своей армии снова отправиться во Францию. Не сомневаюсь, они меня поддержат.
По описанию Меттерниха, в 08.15 он встретился с царем в крыле Амалии, затем, перейдя двор, рассказал обо всем королю Пруссии и к 09.00 вернулся в канцелярию, где его ждал фельдмаршал князь Шварценберг. «Менее чем за час, — несколько бравируя, говорил Меттерних, — война была объявлена».
Пока Меттерних готовился к войне, князь Талейран, находившийся во дворце Кауница, все еще пребывал в постели. Рядом с ним сидела племянница Доротея. Она была поглощена горячим шоколадом и думами о генеральной репетиции спектакля, премьера которого должна была состояться вечером. Внезапно их уединение нарушил слуга в белом парике и серо-белой ливрее, принесший записку от Меттерниха.
— Наверно, о времени, когда мы сегодня соберемся на совещание, — предположил Талейран, передавая послание Доротее. Она вскрыла конверт и бегло прочитала письмо.
— Бонапарт бежал с Эльбы, дядя! — сказала она. — Как же теперь быть с генеральной репетицией?
— Репетиция от вас, мадам, никуда не уйдет, — спокойно произнес Талейран. Он неспешно встал, позвал слуг, совершивших привычный ритуал омовения и одевания, и поехал в канцелярию Австрии.
Экстренное совещание Меттерних назначил на десять часов утра. Первым в канцелярию прибыл Талейран, и министр сразу же зачитал донесение.
— Вы знаете, куда направился Наполеон? — спросил Талейран.
— В сообщении об этом ничего не говорится.
— Он высадится где-нибудь на итальянском побережье и махнет в Швейцарию, — предположил Талейран.
— Нет, он двинется прямо в Париж, — заявил Меттерних.
Его предсказание казалось сомнительным. Тогда многие думали, что юг Франции поддерживает короля и настроен против Наполеона. Для Бонапарта было бы безумием избрать такой путь. Русский корсиканец Поццо ди Борго уверенно предрек: «Если Наполеон вздумает там появиться, его моментально схватят и вздернут на ближайшем дереве».
В эту минуту в кабинет Меттерниха вошли князь Гарденберг и граф Нессельроде, а за ними последовал и герцог Веллингтон. Он был не в духе — дурные вести заставили его отказаться от утренней охоты.
Посовещавшись, посланники поняли, что им остается только гадать о возможных намерениях Наполеона. Одно было ясно: надо держать в тайне известие о его побеге, чтобы не баламутить город. Утренние газеты «Винер цайтунг» и «Эстеррайхишер беобахтер» ни словом не обмолвились об исчезновении Бонапарта. На следующий день в «Эстеррайхишер беобахтер» появилось краткое сообщение в рубрике «Иностранные новости» в разделе итальянской хроники.
Не был поставлен в известность даже помощник Меттерниха Фридрих фон Генц, которому сам Бог велел все знать как секретарю конгресса. Генц тем же утром заходил к Меттерни-ху. Они, как обычно, обсуждали дела конгресса, но министр не счел нужным посвятить собеседника в историю с бегством императора Эльбы. Генц лишь днем услышал о происшествии от своего друга Вильгельма фон Гумбольдта.
События такого рода трудно утаивать, тем более среди людей, привыкших питаться слухами. Если о чем-то стало известно более чем одному человеку, будьте уверены, скоро об этом узнают все. Информация каким-то образом просочилась, и, как уже повелось на конгрессе, о ней впервые заговорили в театре.
В тот вечер в Редутензале давали любительский спектакль по пьесе Коцебу «Старые сердечные дела» («OldLove Affairs»). Присутствовали царь, король Пруссии, все главные персонажи конференции. Они вели себя так, словно ничего не произошло. Их взгляды были устремлены на сцену. Ведь в спектакле участвовали дочь Меттерниха Мария, племянница Талейрана Доротея и прелестная Габриелла Ауэрсперг, новая привязанность царя.
В то же время в зале было заметно необычайное оживление; зрители, склоняясь друг к другу в плюшево-бархатных, с позолотой креслах, перешептывались, посматривали на сановников. Графиня Бернсторф и графиня Лулу Тюргейм, по их словам, услышали о побеге Наполеона в театре. Мемуаристка Тюргейм описала в дневнике, как сановники с притворной бесстрастностью изучали сцену в театральные бинокли, хотя занавес еще и не был поднят. Графиня Бернсторф уловила даже некоторый «испуг на их лицах».