Ваш муж и отец Василий Дворецкий».

Катерина еще раз пробежала глазами письмо, пытаясь отыскать в нем нечто, не замеченное с первого раза, и ошеломленно покачала головой.

Да в этом письме нет ничего особенного! Уж сколько раз они с мамой и папой его в свое время перечитывали, а все равно ничего не смогли вычитать особенного, кроме редкостной невнятицы в упоминании о каком-то бывшем соседе, каких-то Вышних Осьмаках… Решили, что Василий Дворецкий, который вообще был человеком очень обязательным, счел себя должным выполнить предсмертную просьбу старого знакомца, – какой бы нелепой она ни показалась.

Да, ему все это казалось сущей нелепицей. Он так и не узнал разгадки тайны – а вот Клава Кособродова узнала. Василий пишет: «Она была при кончине нашего прежнего знакомца, она ему и глаза прикрыла».

И перед смертью неизвестный сосед Василия, уже не помня себя, выложил сердобольной медсестре тайну своей жизни. А Клава, не будь дурой, тут же решила прикарманить спрятанные сокровища. Вряд ли ее можно за это осуждать. Но не повезло ей, жутко не повезло!

Теперь вопрос такой: если умирающий все выложил Клаве, зачем ей понадобилось писать матери и посылать ее к Асе Николаевне Дворецкой? Зачем нужно было разыскивать адрес дома, под порогом которого захоронен «черный гроб» – шкатулка с таинственным письмом? Чего не сказал Клавдии тот человек, что осталось для нее последней тайной?

Где именно находится клад!

А что писал об этом Василий Дворецкий?

Во-первых, дед его госпитального соседа при жизни «сколотил себе домовину». То есть выстрогал гроб, надо полагать. Готовился к смерти, а потом пропал неведомо куда. Однако же умирающий сосед «все просил, чтоб я непременно известил о его кончине Анну Ивановну. И чтобы ей передал: надо, мол, достать из-под порога какой-то черный гроб (сестренка его Тонечка якобы знает, где он лежит), а открыть нужно позвать деда из Вышних Осьмаков. Конечно, сосед при этих словах уже заговаривался предсмертно, потому что дедушка его давным-давно сгинул из дому неведомо куда и, конечно, уже помер. Да и разве может под порогом находиться гроб?!»

Василий Дворецкий не понял, что речь шла не о простом гробе, а о шкатулке. Клава Кособродова знала это доподлинно. Однако, по рассказам Оксаны, Клаве было известно, что клад находится где-то на севере области. А что, если Василий Дворецкий просто не понял последнего намека умирающего? Что, если Вышние Осьмаки – именно то место, где надо искать? Правда, похоже на название населенного пункта: Вышний Волочок, Вышние Осьмаки…

Довольно-таки дурацкое название. Надо завтра в библиотеке заглянуть в Даля, посмотреть, что это значит.

Нет, все-таки Катерина, наверное, ошибается. Ведь Клава сама писала письмо Асе Николаевне, она должна была вспомнить это название…

Катерина посмотрела на часы. Почти час, ничего себе! А сна ни в одном глазу. Этак она скоро уподобится Оксане, которая не спит до двух, до трех ночи, однако утром ее не добудишься. Вот и сейчас она, конечно, не спит…

Так же, как внезапно проснувшееся любопытство Катерины!

Не в силах справиться с собой, схватила телефон, набрала номер.

– Привет, – нетерпеливо отозвалась Оксана. – Что у тебя? Давай быстро, я тут жду звонка.

– Слушай, а твоя бабушка разве ничего не знала про Вышние… – начала было Катерина, но тут же осеклась.

Да ну, глупости какие! Не стоят эти Вышние Осьмаки того, чтобы говорить о них среди ночи девушке, которая напряженно ждет какого-то важного звонка. От парня, конечно. Вокруг Оксаны всегда вьются какие-то парни, словно мотыльки возле яркой лампы. Это Катерина запросто может позволить себе бухнуться в объятия Морфея в десять вечера, потому что соперников у этого самого Морфея просто нет. А вот Оксана…

– Ладно, извини, – буркнула Катерина. – Просто я тут кое-что вспомнила… Извини, это неважно.

– Нет уж, говори, раз начала! – потребовала Оксана, и Катерина начала рассказывать.

– …Катька там, наверное, чуть не лопнула от изумления, когда я ее не послала подальше, а стала расспрашивать, – спустя два или три часа весело сказала Оксана.

Голова ее лежала на мужском плече, а рука бродила по широкой, поросшей светлым волосом груди распростертого рядом человека.

– Перестань, не щекочи! – прихлопнул он ее ладонь.

– Да ты что? Щекотки боишься? Значит, ты ревнивый, да? И если я вздумаю тебе изменить, ты меня задушишь? Или зарежешь?

– А что, возникло желание преждевременно уйти из жизни? – усмехнулся он.

– Да нет, ты что! – торопливо сказала Оксана, сама не понимая, почему по коже вдруг побежали мурашки. Он шутил, конечно, ну кто говорит всерьез такие вещи? И голос оставался ровным, как всегда. Он вообще никогда не повышал голоса. Однако на какое-то мгновение ей сделалось не по себе. Захотелось перевести все в шутку.

– Я тоже ужасно ревнивая, хотя щекотки не боюсь. Вот попробуй пощекотать меня, сам увидишь.

Оксана выпятила свою прелестную грудь и замерла в ожидании.

Но ему сейчас было уже не до радостей секса.

– Да… – протянул задумчиво. – Поразительно, сколько времени мы пытались угадать это место, и вдруг ключ сам упал к нам в руки. Вышние Осьмаки, Вышние Осьмаки! Вообще говоря, могли бы и сами догадаться, когда смотрели карту.

– Да ты что? Совершенно несусветное название, разве угадаешь?

– Не столь уж несусветное, как тебе кажется. Я посмотрел по карте – оно на севере области, в Аренском районе. А в тех местах испокон веков селились староверы. Крест у них был восьмиконечный, а по-старинному – осьмиконечный. Осьмерик, осьмерица, осьмак. А слово Вышний – это уж насчет божественного, возвышенного. Вроде как сказать – крест святой. Понятно?

– Понятно… – выдохнула Оксана потрясенно. – Слушай, как же мы сами не догадались? Это же так просто!

– Ничего себе просто! – обиженно хмыкнул он. – Конечно, теперь, когда мы знаем это название, кажется, что просто. Откуда нам было знать, что этот мужик, который твоей бабке про клад рассказал, происходил из староверской семьи? Знали бы, так, может, и сами бы догадались, без этой твоей подружки.

– Да ну, какая она мне подружка? – Оксана пренебрежительно оттопырила яркую, припухшую от поцелуев губу. – Мы и не дружили никогда особенно. Подумаешь, учились в одном классе. Потом случайно встретились, лет через пять после школы, – и Катька ко мне прилипла. Она же одна все время, работа и дом, никакой личной жизни.

– Выходит, у нее нет никакого хахаля? Ты уверена, что она больше ни с кем не захочет поделиться информацией?

– Разве что с родителями, но они в деревне, вернутся только в октябре, как обычно. Катька одинока до тошноты, у нее никого нет. Да ты бы видел, она ужасно невзрачная, такой вечный гадкий утенок. Но знаешь что? – Оксана задумчиво почесала потный живот. – Я как-то сразу не обратила на это внимания, а сейчас подумала… Такое ощущение, что она пожалела, что сказала мне про письмо своего деда и про Вышние Осьмаки.