Но «сестрица» обернулась сама — встрепенулась, словно сзади раздался оглушительный залп трехдюймовой пушки.

— Кто здесь? — встревоженно вскрикнула ведьма.

Позабыв про Врубеля, про конспирацию, одним резким движением руки она разогнала туман — белое полотно, преграждавшее улицу, разорвалось и свернулось, как бумажный лист, подожженный с четырех сторон сразу. Небо над ними оказалось фиолетово-синим. И стало видно, что вдалеке, у поворота на площадь, в неверном свете второго фонаря стоит высокий человек в котелке и английском пальто — стоит неподвижно, глядя им вслед и презрительно кривя губы, дымящиеся дымом сигары — тот самый человек, нареченный ею отцом, за которым она отправилась в 1888 год.

Акнир рванула к нему.

— Стой, ты куда? — попыталась остановить ее Даша.

Акнир оглянулась — и этой доли секунды хватило, чтобы презрительный отец (?) юркнул в туман, из которого она его извлекла. Исчез, испарился…

В конце улицы не было уже никого.

И в ее середине — тоже!

Вместе с отцом Акнир исчез и их спутник, стоявший под вторым фонарем.

— Где Врубель?.. он же только что был здесь? — всполошилась Даша. — Миша! Миша!.. Он что, провалился?.. — Даша поняла, что сказала. — Он провалился? Он в Провале?.. исчез… Почему? Что он сделал?

— Он сказал слово «провал», — оторопело отозвалась Акнир.

— Сказал «провал» и провалился? Давай и мы попробуем… Провал. Провал. — Чуб огляделась и ощутила сомнения. — Он ведь точно был здесь?

«Ты не поняла… меня уже нет… я во Тьме… как и ты…»

— О чем ты?

— А если его и не было? Если Врубель уже мертв?

— Конечно, он мертв. По нашему времени Врубель умер сто лет назад.

«Ты не поняла…»

— Ты не поняла! — очевидное и ужасное навалилось на Дашу. — Вспомни, вчера он ел кутю, которую ты поставила для душек. И сейчас, когда мы шли, кошка шипела на него… так они шипят на покойных! И вчера я увидела его через окно… А теперь он исчез, словно призрак. Врубель мертв!

— Нет, он в Провалле…

— А что такое Третий Провал? Вход на тот свет! Ты сама говорила вчера. Место, откуда никто не возвращался.

«Меня уже нет… я во Тьме… как и ты…»

— А если и меня уже нет? — сдавленно произнесла Даша.

И против воли в воображении снова всплыл могильный камень под старой ивой, «Дарина Чуб, 1888 год».

— Вдруг мы уже в аду? Потому мне так страшно…

«Мне страшно… мне страшно… я во Тьме».

— Лично я уже там, — Акнир, безуспешно вертевшая головой по сторонам, испытала приступ отчаяния: Миша провалился, испарился отец, все нити разом оказались оборванными. — Это полный провал!

— Провал… — повторила Даша и вздрогнула — вдалеке раздался короткий, разрывающий душу женский крик.

А затем свет резанул им глаза, ночь сменил день.

Они стояли посреди нарядной приморской улицы.

Моря не было видно, но почему-то не возникало сомнения, что оно рядом и улица стремится к нему.

— Мы… в аду? — оторопело спросила Даша.

— Не знаю…

— Если так, ад — не самое худшее место, — сказала Чуб. — Могу поклясться, что мы в Одессе!

Неизвестный день, неизвестный год

Даша Чуб подошла к ближайшему дому, дотронулась до него, ожидая, что стена распадаться под ее рукой, но дом вероломно остался стоять — видимо, желая запутать ее окончательно.

— Одесса может быть адом? — крайне неуверенно уточнила она и ощупала свою грудь, проверяя, не растворилось ли ее тело в лиловых мирах.

— Одессы тут в принципе быть не может. Мы в Киеве! — Акнир выглядела не менее ошарашенной.

— …были в Киеве. Как мы здесь оказались? — Даша уже привыкла к переходам из времени во время, но из Города в Город! — Мы, по ходу, на Софиевской, — отметила она взглядом табличку с названием улицы.

Мимо прошла дама в шляпке с широкими полями, Акнир проводила ее внимательным взглядом и присовокупила:

— Примерно в 1900-х годах.

— Ты так землепотрясно рубишь в моде?

— Меня мама специально натаскивала. Мода — лучший ориентир для путешественников во времени.

— И ты не предполагаешь, почему Одесса 1900-х годов может быть твоим и моим адом? — Чуб упрямо смотрела на окружающий мир в ожидании подвоха.

Окружающий мир с любопытством смотрел на нее.

По брусчатке с шумом промчался сверкающий новеньким лаком «мотор» со щеголем в большой клетчатой кепке, зеленых перчатках и огромных защитных очках на носу. Еще одна дама с крупнокалиберным бюстом вела на поводке собачонку, похожую на перекормленную лысую гусеницу — лапы почти не были видны из-под жирных боков. На углу с плоской корзинкой стояла цветочница в соломенной шляпке.

А небо над ними было голубым словно головокружительный вальс… Цвела акация. Вверху парили чайки, и воздух был совершенно не киевский — похожий на легкое-легкое белое вино, от которого быстро пьянеешь и хочется смеяться не к месту и к месту.

Но, похоже, Акнир пребывала в совершенно ином — ужасающем месте. Ее лицо стало бледным, взгляд затравленным, глаза редкого василькового цвета — горячечными, как у больной.

— Ты не могла бы уже завязать с теорией ада? — раздраженно огрызнулась она. — Хотя версия у меня все же имеется, — ведьма щелкнула золотистой застежкой маленькой гобеленовой сумочки, достала свернутый в трубочку рисунок Врубеля и указала пальцем в нитяной перчатке на надпись в левом нижнем углу:

Одесса, 1885.

— Но сейчас не 85-й! Наверное, в 1900-х есть нечто такое, «что нам нужно знать»! — подняв палец, процитировала Чуб главную часть заклятия для всех временных путешественников.

Достаточно было им произнести «Именем Отца моего велю, дай то, что мне должно знать!» — Киев сам помещал тебя в необходимое место и никогда не ошибался в своем выборе.

— Ты ошибаешься! — впервые в словах уравновешенной не по годам Акнирам появились визгливые дрожащие нотки. — Мы здесь не потому, что произнесли заклятие, не по собственной воле и не по воле Города… мы даже не в нашем Городе. Мы в Провалле! В Третьем Провале, провались он пропадом! — едва не закричала она.

— Чего ты психуешь?

— Когда мы используем для путешествия заклятие из Книги Киевиц — все просто, — объяснила взволнованная ведьма, — все управляемо. Мы знаем, куда мы попадаем, зачем, как вернемся и сколько это продлится. Мы контролируем все! А тут — ничего! Третий Провал — неизвестная магия, которой никто еще не овладел. И она, в свою очередь, может завладеть нами. Мы не знаем, для чего нас сюда занесло, чем мы заплатим за это путешествие, как нам вернуться. Хотя, если верить моей прабабке, мы вовсе не выберемся отсюда уже никогда!..