Дверь отворилась, быстро вошел Лермонтов, сел к столу и, обратясь к Столыпину, произнес повелительным тоном: «Столыпин, едем в Пятигорск!» С этими словами вынул он из кармана кошелек с деньгами, взял из него монету и сказал: «Вот, послушай, бросаю полтинник: если упадет кверху орлом – едем в отряд; если решкой – едем в Пятигорск. Согласен?»

Столыпин молча кивнул головой. Полтинник был брошен и к нашим ногам упал решкою вверх. Лермонтов вскочил и радостно закричал: «В Пятигорск, в Пятигорск! Позвать людей, нам уже запрягли!» Люди, два дюжих татарина, узнав, в чем дело, упали перед господами и благодарили их, выражая непритворную радость. «Верно, – думал я, – нелегко пришлось бы им в отряде».

Лошади были поданы. Я пригласил спутников в свою коляску. Лермонтов и я сидели на задней скамье, Столыпин на передней. Нас обдавало целым потоком дождя. Лермонтову хотелось закурить трубку, – это оказалось немыслимым. Столыпин и я молчали, Лермонтов говорил почти без умолку и все время был в каком-то возбужденном состоянии. Между прочим, он указал нам на озеро, кругом которого он джигитовал, а трое черкесов гонялись за ним, но он ускользнул от них на своем карабахском коне.

Промокшие до костей, приехали мы в Пятигорск и вместе остановились на бульваре в гостинице. Минут через двадцать в мой номер явились Столыпин и Лермонтов, уже переодетыми, в белом как снег белье и халатах. Лермонтов был в шелковом темно-зеленом с узорами халате, опоясанный толстым шнурком с золотыми желудями на концах. Потирая руки от удовольствия, Лермонтов сказал Столыпину:

«Ведь и Мартышка, Мартышка здесь. Я сказал, чтоб послали за ним».

Именем этим Лермонтов приятельски называл старинного своего знакомого, а потом противника, которому рок судил убить надежду русскую на поединке».

Такой вот интересный, богатый подробностями и чрезвычайно важный для понимания привычек, поступков и особенностей характера Лермонтова «мемуар» получили мы в подарок от человека, казалось бы, случайного, но наделенного живой душой и острой наблюдательностью.

А пока процитирую письмо, отправленное Лермонтовым из Ставрополя. Оно было адресовано бабушке и написано, похоже, сразу по прибытии:

«Милая бабушка, я сейчас только приехал в Ставрополь… Теперь не знаю сам еще, куда поеду; кажется прежде отправлюсь в крепость Шуру, где полк, а оттуда постараюсь на воды. Я, слава Богу, здоров и спокоен, лишь бы вы были так спокойны, как я. Одного только я желаю: пожалуйста, оставайтесь в Петербурге – и для вас и для меня будет лучше во всех отношениях… Я все надеюсь, милая бабушка, что мне все-таки выйдет прощение и я смогу выйти в отставку…»

В доме Верзилиных Абзацу показали старинный рояль. Девушка-экскурсовод утверждала, что именно возле этого рояля произошла ссора Лермонтова с Мартыновым. Абзац с неподдельным любопытством осмотрел это место. При взгляде на огромный рояль он почему-то подумал, что рост Лермонтова был совсем небольшой – он едва достигал метра шестидесяти. Он легко представил эту сцену – взъерошенный, как воробей, гениальный поэт дразнит крупного и бездарного друга-соперника. Доводит до исступления. Дразнит судьбу.

Но слова из письма «я все надеюсь, милая бабушка, что мне все-таки выйдет прощение» продолжали звучать в голове, когда он уже вышел из музея.

Лика проснулась, пошевелилась, потянулась. Ее разбудил шум воды.

Через полуоткрытую дверь ванной доносился шум душа. Лика подвигала ногами под простыней и вздохнула.

Очень хотелось есть. Это было естественное желание, и Лика ему обрадовалась. Хотелось поесть нормально.

– Вот и стали мы, можно сказать, родственниками, – появившись в дверях, заявил Виктор, он же Медуза. Вокруг талии у него было намотано полотенце.

Эта фраза, услышанная от мужчины, с которым она провела ночь, шокировала Лику; она хотела возмутиться, сказать, что «проведенная вместе ночь – не повод для знакомства», но передумала. Пошлая, банальная фраза не улучшит положения. Возмущаться поздно. Какое значение имеют теперь слова? Что ни скажи, суть дела не меняется. И все же она сказала:

— Да, больше всего на свете я люблю быть объектом сексуальных, домогательств.

Но при этом у нее было странное ощущение, как будто они всю жизнь прожили вместе, как будто он – часть ее жизни. Как жаль, что им не пришлось встретиться раньше. Ужасно, что они встретились при таких обстоятельствах. Но ведь они могли вообще не встретиться?

— Извини, – пробормотал он.

— За что?

У нее больше не было ни сил, ни возможности управлять своей судьбой, которая будто бы вырвалась на волю. Жизнь ее сорвалась с оси: она совершала поступки, противные ее природе, но совесть при этом была совершенно спокойна. Душа спокойна. Она все делала машинально, не руководствуясь при этом никакой логикой, не думая о выборе. Она подумала: неужели нет никакого выхода? Ничего путного в голову не приходило. Воля была подавлена, желания тоже. Впрочем, не все желания были подавлены. Это радовало и хоть как-то обнадеживало.

Хотелось есть. Хотелось пить. Желательно сока – холодного, апельсинового. Когда нормально поешь, жизнь на какое-то время перестает казаться мрачной.

Он предложил позавтракать. Она согласилась.

— А Любаша? – спросил он.

— Она не встает так рано и тем более не ест, особенно если с вечера выпьет. Будет возмущаться, если разбудим. Пусть спит. И вообще…

На ее лице отразилось смущение; было заметно, что она не знает, как сказать подруге о том, что произошло ночью. Явно готовила речь в свое оправдание. Он хотел сказать, что Любаша в курсе и совсем не осуждает, но потом решил, что скажет после – за завтраком.

Апельсиновый сок был очень вкусный и очень холодный. Лика на одном дыхании выпила первый стакан и сразу же налила себе второй. Апельсиновый сок был очень кстати. После первого, выпитого залпом стакана сока Лика обратила внимание, что сок налили в граненый стакан.

Вот это да! В Москве она уже давно отвыкла от толстостенных стаканов – неизменных спутников детства и молодости. Это, же символ! Есть символы, которые не волнуют сердца и не пробуждают в душе никакого чувства. Иное дело – граненый стакан.

Граненый стакан заменил изящные фужеры и маленькие рюмочки. Был прочен и надежен, годился и для свадьбы, и для поминок. Детям наливали компот, взрослым водку и дешевое вино. Была эпоха: народ пил стаканами, а гигантские полуобнаженные фигуры рабочего и колхозницы, слившись в едином порыве, демонстрировали миру могущество Страны Советов. Но есть ли вечное в нашем мире? Новая эпоха отвергает старые символы. И все чаще вместо граненого стакана нам предлагают пластмассовые одноразовые стаканчики. Их неудобно держать в руках – гнутся и трескаются, но созданы они для большей безопасности, как все одноразовое. Однако роль граненого стакана окончательно не сыграна, он до сих пор с нами. Про это свидетельствовал и тот граненый стакан, который держала в руках Лика. Стакан с вкусным апельсиновым соком.