— Сколько? — заинтересовалась я. Такое роскошное платье могло стоить и несколько тысяч долларов. Во всяком случае, услышав такую цифру, я бы даже не удивилась.

— Семьдесят фунтов, — выдержав торжественную паузу, ответила Лерка.

— Сколько?! — охрипла я. — Ну почему я живу не в Лондоне?

— Мне просто повезло, — она польщенно раскраснелась, — здесь жесткий корсет, ты заметила? И три нижние юбки, в стиле «винтаж».[2]А вышивка ручная. И вот здесь, видишь, бархатные вставки.

— Просто прелесть, — хлопнула в ладоши я.

Однако энтузиазм наш немного поутих, когда мы заметили, с каким мрачным видом прислушивается к нашему разговору мой брюзгливый друг, Максим Степашкин.

— Что и требовалось доказать, — усмехнулся он, — вместо того, чтобы раскручивать расследование, одна из вас прогуляла работу и наверняка жрала перед телевизором пиццу. А другая — моталась по магазинам в поисках сто тридцать третьего платья, которое ей все равно будет некуда носить.

— Почему это? — опешила Лерка.

— Да потому что в таких платьях ходят в места, куда пускают только состоявшихся личностей, — рявкнул Максим Леонидович, — и вы обе должны быть еще благодарны этой вашей Стейси, что она организовала приглашение на вручение такой престижной премии для двух никчемных дур.

Мы с Леркой переглянулись. Первым моим побуждением было с размаху залепить Степашкину кинематографически красивую пощечину, после чего гордо удалиться в неизвестном направлении.

Но тут Лерка вдруг сказала:

— Кашеварова, а помнишь студенческие годы? Мы все время прогуливали лекции, чтобы всласть походить по магазинам.

— Так мы познакомились, — улыбнулась я, — помнишь, в самый первый университетский день?

— Да! У тебя была такая толстая тетрадка! А у меня — дисконтная карточка элитного секонд-хэнда. Мы прогуляли лекцию.

— Лерка, я сейчас расплачусь, — волна щемящей ностальгии накрыла меня с головой, — вот это были времена!

— Кашеварова, так ничего же не изменилось, — вздохнула Лерка, потрепав меня по плечу.

— В смысле?

— Мы по-прежнему прогуливаем всю жизнь ради походов за шмотками, — в ее голосе появились истерические нотки.

— Лерка, ты чего? — опешила я.

— А ты сама не замечаешь?! Все самое интересное проходит мимо нас. Кто-то пишет статьи, кто-то получает премии, кто-то раздает направо и налево телеинтвервью! Мы с тобой просто два ничтожества, Кашеварова, — печально подытожила Лерка, — два эгоистичных, ленивых, ни на что не способных ничтожества.

— Лер, прекрати…

— И никогда нам не написать ничего стоящего. И никогда не прославиться! И никогда наши фотографии не появятся на газетных разворотах!

Не успела она закончить фразу, как мимо нас прошел продавец газет, тощий подросток в форменном красном костюме.

— Сенсация! — монотонно вопил он. — Покупайте «Бульварную Листовку!» Скандал на вручении премии лучшим журналистам года!.. Сенсация!

Степашкин схватил меня за руку:

— Неужели там про тебя написано? Ну надо же, какие у них журналюги оперативные. Вот бы мои корреспонденты так работали, — он подскочил к торговцу и приобрел сразу несколько газет, так, на всякий случай.

— Издеваешься все, — вздохнула я.

Надо сказать, Леркин исполненный горечи монолог произвел на меня сильнейшее впечатление. Мне тридцать один год, а я, в сущности, никогда не была мучима философским вопросом: а зачем же я, собственно, появилась на этом свете? Каково мое истинное предназначение? Уж наверняка не писать глупые газетные заметки и не выискивать объявления о распродажах.

Мне тридцать один год, скоро тридцать два, а я еще не сделала ничего значительного. Не прославилась, не родила ребенка, не написала гениальную книгу, не спасла кому-нибудь жизнь, не сделала карьеру. Пожалуй, самым взрослым моим поступком был покупка подержанной недорогой «Шкоды». И это, выходит, все, на что я способна.

Безо всякого интереса развернула я газетный листок, который Степашкину пришлось буквально всунуть мне в руки, и… просто не поверила своим глазам!

Центральный разворот украшала моя фотография!

Моя фотография!

На которой я получилась просто потрясающе — волосы уложены, как у кинодивы шестидесятых годов, губы блестят, брови красиво подведены коричневым карандашиком! И мне так идет белый бархатный жакет! Я хороша до невозможности — только вот охранники, запечатленные на снимке рядом со мной, этого, похоже, не замечают. Меня сфотографировали в тот момент, когда два здоровенных детины в униформе волокли меня к выходу. Я же сопротивлялась, а мой исполненный тихой ярости взгляд был устремлен куда-то вдаль (видимо, на сцену, на которой стояла Стейси). Какое же одухотворенное лицо было у меня в тот момент!

Мое настроение резко скакнуло вверх — ведь эту газеты увидят все!

Все!

Правда, у меня нет знакомых в Лондоне, кроме Стейси. Но не беда — зато может получиться так, что листок случайно попадется в руки Дэвиду Бекхэму или даже самому принцу Уильяму. Вот это будет по-настоящему круто! Кто-нибудь из них может заочно в меня влюбиться, и тогда Лерка уже не сможет цинично рассуждать о моей никчемности, да и Степашкин не будет буравить меня столь неприязненным взглядом.

Заговорили мы одновременно:

— Какая ты здесь хорошенькая! — взвизгнула Лерка.

— Ура, наконец-таки обо мне написали в газете! — торжествующе возопила я.

— Здесь написано, что ты нахалка и скандалистка, — процедил Максим Леонидович Степашкин.

Кажется, они что-то еще говорили. Лерка болтала и смеялась, распугивая хозяйничавших на площади голубей, Максим бубнил какую-то чушь поучительного характера. Но мне было все равно. Я глупо улыбалась и чувствовала себя почти абсолютно счастливой. Сказал бы мне кто полгода назад, что все вот так обернется, я бы ни за что ему не поверила. Подумать только — я в Лондоне, на мне дорогущий новый жакет, рядом со мною лучшая подруга, в носу которой дерзко поблескивает колечко, и мужчина… Гм, любимым я его, конечно, не назову, но вчера вечером мы целовались три часа подряд, и мне даже не стало скучно. И он так нежно смотрит на меня, и так ласково говорит… что он говорит?

— Ладно, не надо переживать. Это всего лишь жалкий бульварный листок, — взял меня за руку Степашкин, — я уверен, что его даже никто не читает.

И в этот момент кто-то робко дернул меня за рукав. Я обернулась и увидела двух незнакомых девушек с одинаковыми застенчивыми улыбками и фотоаппаратами наперевес.

— Простите, не хотели вас беспокоить… — заикаясь от волнения, начала одна из них.

— Понимаем, что вы все время заняты, но… Нам так хотелось бы с вами сфотографироваться! — подхватила вторая.