chitay-knigi.com » Приключения » Бастард де Молеон - Александр Дюма

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 57 58 59 60 61 62 63 64 65 ... 172
Перейти на страницу:

Если все дороги ведут в Рим, то дорога на Авиньон совершенно очевидно ведет в Испанию. Поэтому наемные отряды уверенно двигались по дороге на Авиньон.

Именно там и держал свой двор Урбан Пятый (сперва он был бенедиктинским монахом, потом аббатом монастыря Сен-Жермен в Осере и настоятелем монастыря Сен-Виктор в Марселе), который был избран папой с условием, что ни в чем не станет тревожить земного блаженства кардиналов и иерархов римской церкви; сразу же после избрания он стал ревностно соблюдать это условие во всей его благодушной строгости, благодаря чему рассчитывал добиться для себя права умереть в глубокой старости и окруженным ореолом святости, в чем и преуспел.

Напомним, что преемник святого Петра был тронут жалобами короля Франции на наемников и отлучил их от церкви; в своем мудром предвидении будущего король Карл Пятый дал Дюгеклену почувствовать и неприятную сторону сего шедевра политики, оставившей у коннетабля после свидания с королем живое желание вернуть все на свои прежние места.

Светлая мысль, озарившая Бертрана на длинной дороге из Шалона в Лион в лучах прекрасного закатного солнца, о коем мы упомянули всего одним словом, ибо сами были озабочены молчаливостью славного коннетабля, сводилась к тому, чтобы со своими пятьюдесятью — чуть больше или чуть меньше, как говорил Каверлэ, — тысячами наемников нанести визит папе Урбану Пятому.

Мысль сия пришлась тем более кстати, что, по мере приближения наемников к владениям его святейшества, на которого, сколь бы безобидным ни было папское отлучение, они все-таки затаили злобу, чувствовалось, что в них просыпаются воинственные и жестокие инстинкты.

Следовало также учитывать, что наемники слишком долгое время вели себя смирно.

Когда отряды приблизились к городу на два льё, Бертран распорядился устроить привал, собрал командиров и приказал расположить войска по фронту возможно шире, чтобы эта внушительная полоса огибала город, образуя огромный лук, тетивой которого как бы служила река. После этого с дюжиной оруженосцев и французских рыцарей, составляющих его свиту, Дюгеклен верхом подъехал к воротам Воклюза и попросил аудиенции у его святейшества.

Урбан, чувствуя, что орда бандитов накатывается словно наводнение, собрал свою армию численностью в две-три тысячи человек, но, зная цену главному своему оружию, приготовился обрушить на головы наемников решающий удар ключами святого Петра.

Суть его мысли сводилась к тому, что бандиты, испугавшись папской анафемы, явятся к нему просить прощения и предложат, во искупление грехов своих, предпринять новый крестовый поход, полагая, что, благодаря их численности и силе, они извлекут выгоду из своей унизительной покорности папе.

Папа видел, с какой сильно удивившей его поспешностью примчался к нему коннетабль. В это время он как раз вкушал трапезу на террасе в тени апельсинных деревьев и олеандров со своим братом, каноником Анджело Гринвальдом, назначенным им в Авиньонское епископство — одну из основных резиденций христианского мира.

— Неужели это вы, мессир Бертран Дюгеклен? — воскликнул папа. — Значит, вы в этой армии, которая внезапно сваливается на нас, а мы даже не знаем, откуда и зачем она идет?

— Увы, святейший отец, увы! Я даже командую ею, — ответил коннетабль, преклоняя колено.

— Тогда я могу вздохнуть спокойно, — сказал папа.

— О, и я тоже, — прибавил Анджело и как бы в подтверждение глубоко и радостно вздохнул всей грудью.

— Почему вы можете вздохнуть спокойно, святейший отец? — спросил Бертран.

И он вздохнул печально и тягостно, словно ему передалась подавленность папы.

— Так почему же вы можете вздохнуть спокойно? — переспросил Дюгеклен.

— Да потому я дышу свободно, что мне известны намерения наемников.

— Не понимаю, — удивился Бертран.

— Ведь армией командуете вы, коннетабль, человек, уважающий церковь.

— Да, святейший отец, я уважаю церковь, — подтвердил коннетабль.

— Вот и прекрасно, дражайший сын мой, добро пожаловать с миром. Но скажите все-таки, чего хочет от меня эта армия?

— Прежде всего, — начал Бертран, избегая ответа на вопрос и откладывая, насколько возможно, объяснение, — прежде всего ваше святейшество с удовольствием узнает — у меня нет в этом сомнений, — что речь идет о жестокой войне против неверных.

Урбан Пятый бросил на брата взгляд, означающий: «Вот видишь! Я не ошибался!»

Потом, довольный новым доказательством той непогрешимости, которую он сам себе придал, папа повернулся к коннетаблю.

— Против неверных, сын мой? — с умилением спросил он.

— Да, святейший отец.

— И против кого именно, сын мой?

— Против испанских мавров.

— Благотворная мысль, коннетабль, она достойна христианского героя, ибо я полагаю, что принадлежит она вам.

— Мне и славному королю Карлу Пятому, святейший отец, — ответил Бертран.

— Вы поделитесь славой, а Бог сумеет воздать и голове, которая эту мысль породила, и длани, которая воплотила ее в жизнь. Так ваша цель…

— Наша цель, — и дай Бог, чтоб она была исполнена! — наша цель в том, чтобы истребить неверных, святейший отец, и да воссияет над их жалкими останками слава католической веры!

— Сын мой, обнимите меня, — сказал Урбан Пятый, растроганный до глубины души и восхищенный неустрашимостью коннетабля, который отдавал свой меч на службу церкви.

Бертран посчитал себя недостойным столь великой чести и удовольствовался тем, что поцеловал его святейшеству руку.

— Но, — продолжал коннетабль после короткой паузы, — вам известно, святейший отец, что солдаты, которых я веду в столь героическое паломничество, — те же самые, коих его святейшество посчитало долгом недавно отлучить от церкви.

— В то время я был прав, сын мой, и даже думаю, что тогда и вы были со мной согласны.

— Ваше святейшество всегда правы, — ответил Бертран, пропустив это замечание мимо ушей, — но все-таки они отлучены, и я не скрою от вас, святейший отец, что это угнетающе действует на людей, которые идут сражаться за христианскую веру.

— Сын мой, — сказал Урбан, медленно осушая бокал, наполненный золотистым монтепульчиано, которое он любил больше всех остальных вин, даже тех, что рождались на холмах по берегам прекрасной реки, омывающей стены папской столицы, — сын мой, церковь, как я ее понимаю — это вам хорошо известно, — терпима и милосердна; будь милосерден ко всякому греху, особливо когда грешник искренне раскаивается и если вы, один из столпов веры, поручитесь, что они вернутся к благоверию…

— О да, конечно, святейший отец!

— Тогда, — продолжал Урбан, — я сниму анафему и соглашусь, чтобы они испытывали лишь малую толику тяжести гнева моего, который, как вы сами видите, сын мой, исполнен снисхождения, — с улыбкой закончил папа.

1 ... 57 58 59 60 61 62 63 64 65 ... 172
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности