— И тысяча у меня, — объявил Клод Живодер. Этот цифру утроил.

Другие командиры тоже не отставали от него, и число офицеров возросло до четырех тысяч.

— Выходит, один офицер на одиннадцать солдат! — восхищенно воскликнул Дюгеклен. — Черт бы меня побрал! Какую великолепную армию они нам создадут и какая в ней будет дисциплина!

— Да, верно, — скромно подтвердил Каверлэ, — армией мы управляем весьма недурно.

— Значит, на офицеров нам нужно двадцать тысяч экю, — подсчитал Бертран.

— Золотом, — вставил Смельчак.

— Черт возьми! — вырвалось у коннетабля. — Двадцать тысяч экю, решили мы, а если прибавить их к тем пятидесяти тысячам, о которых мы уже договорились, то получается ровно семьдесят тысяч!

— Правильно, счет точен до последнего каролюса, — подтвердил Смельчак, восхищенный легкостью, с какой коннетабль складывал цифры.

— Но… — начал было Каверлэ. Бертран не дал ему договорить.

— Но, — перебил он, — я понимаю, что мы забыли командиров.

Каверлэ изумился. Бертран не только удовлетворял его требования, но и предупреждал их.

— Вы забыли о себе, — продолжал Дюгеклен. — Какое благородное бескорыстие! Но я, господа, о вас помню. Итак, давайте считать. Командиров у вас десять, так ведь?

Вслед за Дюгекленом наемники стали считать. Им очень хотелось наскрести десятка два командиров, но сделать это не было никакой возможности.

— Десять, — подтвердили они.

Каверлэ, Смельчак и Клод Живодер устремили взгляды к потолку.

— Что составляет, — продолжал считать коннетабль, — беря по три тысячи золотых экю на каждого, тридцать тысяч монет, верно?

При этих словах командиры, восхищенные, взволнованные, потерявшие голову от неслыханной щедрости, вскочили — они были обрадованы не только громадной суммой, но и тем, что их ценили в три тысячи раз дороже солдат, — и, потрясая своими громадными мечами и подбрасывая вверх шлемы, даже не кричали, а вопили:

— Ура! Ура! Монжуа, слава доброму коннетаблю!

«Ах, бандиты, — шептал про себя Дюгеклен, притворно опуская глаза, словно восторги наемников трогали его до глубины души, — с помощью Господа и нашей Богоматери Мон-кармельской я заведу вас в такое место, откуда никто не выберется».

Потом он громко объявил:

— Всего нужно сто тысяч золотых экю, благодаря которым удастся покрыть все наши расходы.

— Ура! Ура! — снова завопили наемники, чей восторг достиг апогея.

— Теперь, господа, — продолжал Дюгеклен, — вы располагаете моим словом рыцаря, что деньги будут выплачены вам до начала кампании. Правда, получите вы их не сразу, поскольку я не вожу с собой королевской казны.

— Согласны, согласны! — прокричали командиры, бурно радуясь тому, что все так складывалось.

— Значит, господа, решено: вы доверяете королю Франции под честное слово его коннетабля, — сказал Дюгеклен, подняв голову и приняв тот величественный вид, который заставлял трепетать даже отчаянных храбрецов, — и слово это нерушимо. Но мы, как честные солдаты, выступим в поход, а если к моменту вступления в Испанию денег не доставят, то у вас, господа, будет две гарантии: во-первых, ваша свобода, которую я вам возвращаю, во-вторых, пленник, который стоит сто тысяч золотых экю.

— Что за пленник? — удивился Каверлэ.

— Это я, разрази меня гром, — сказал Дюгеклен, — хоть я и беден! Ведь если женщинам моей страны придется прясть даже денно и нощно, чтобы собрать для меня сто тысяч экю, я ручаюсь вам, выкуп будет собран.

— Решено, — в один голос ответили наемники, и каждый из них в знак согласия коснулся руки коннетабля.

— Когда мы выступаем? — спросил Смельчак.

— Немедленно, — подхватил Гуго. — Действительно, господа, раз тут больше нечем поживиться, я предлагаю побыстрее перебраться в другое место.

Все командиры тут же разошлись по своим местам и подняли над палатками личные знамена; ударили барабаны, и в лагере началось сильное оживление; солдаты, что сначала окружили Дюгеклена, словно волны прибоя, отхлынули назад, к палаткам командиров.

Через два часа вьючные животные уже сгибались под тяжестью сложенных палаток; ржали лошади; под лучами солнца ярко сверкали ряды копий.

Меж тем по обоим берегам реки можно было видеть крестьян, разбегавшихся после долгого рабства у наемников; хоть и запоздало обретя свободу, они вели жен в свои пустующие дома, волоча изрядно потрепанный скарб.

В полдень армия выступила в поход, спускаясь по течению Соны двумя колоннами, которые двигались по берегам. Это было похоже на нашествие варваров, которые шли исполнить грозную волю пославшего их Господа, идя по стопам Алари-ха, Гейзериха и Аттилы — этих исчадий рода человеческого.

Но человеком, возглавлявшим наемников, был славный коннетабль Бертран Дюгеклен, который, склонив голову на могучую грудь, ехал позади своего знамени, покачиваясь в такт ходу своего крепкого коня, и рассуждал сам с собой:

«Все идет хорошо, только бы так и дальше было. Но вот где я возьму денег; а ведь если у меня не будет денег; то как король соберет армию, достаточно сильную, чтобы отрезать обратный путь этим бандитам, которые, еще больше остервенев, вновь перевалят через Пиренеи?»

Погруженный в сии мрачные мысли, и ехал славный рыцарь, изредка оборачиваясь, чтобы взглянуть на катящиеся вокруг него пестрые и шумные волны людей; его изобретательный ум работал напряженнее, чем головы пятидесяти тысяч наемников.

Одному Богу ведомо, что грезилось наемникам, каждый из которых в мечтах уже видел себя повелителем Индии; но это были пустые грезы, потому что никто из них не знал, что ждет его впереди.

Вдруг, в то мгновение, когда солнце скрылось за последней оранжевой полосой облаков на горизонте, командиры, ехавшие позади славного рыцаря и начавшие удивляться его мрачности, увидели, как Дюгеклен поднял голову, горделиво расправил плечи, и услышали, как он зычно крикнул своим слугам:

— Эй, Жасляр, эй, Бернике! Кубок вина, да самого лучшего, что найдется у нас в обозе.

Про себя же он прошептал: «С помощью Божьей Матери из Оре я, по-моему, нашел сто тысяч экю, не нанеся убытка славному королю Карлу».

Затем повернулся к командирам наемных отрядов, которые, с полудня видя коннетабля столь озабоченным, начали проявлять беспокойство.

— Задери меня черт, господа, а не выпить ли нам немножко? — спросил он громким голосом.

Наемники не заставили себя уговаривать: они быстро спешились и осушили по доброму кубку шалонского вина за здравие короля Франции.

Армия шла вперед.