Мозг Каурова опять пропитался животным страхом. Почему его не убили сразу? Зачем нужно его куда-то везти? Решили пытать, мучить? Но это можно было делать и в доме. Не хотели при жене и сыне? Что за сантименты! Стоп! Тут Каурова пробила еще одна страшная мысль — а живы ли Вася с Полиной? Может, они сейчас лежат в лужах крови? Но нет, нет! Зачем тогда его куда-то везти! Ведь это же риск для преступников. Если бы они убили жену и сына, то и его гораздо безопаснее было бы пытать и убить прямо там, в доме. Значит, Вася и Полина живы! Но логические умозаключения Геннадия тут же уперлись в ужасный вывод: жена и сын — свидетели. Они видели преступников. Они могут сообщить в милицию о его похищении. О боже! Их не могли оставить в живых! Или все-таки могли? Зачем убивать? Достаточно привязать к чему-нибудь и спокойно себе уезжать. Но и эта мысль не принесла облегчения. В заброшенном доме, в почти необитаемом районе, связанных Васю с Полиной долго никто не найдет. Они могут сколько угодно кричать — их никто не услышит. Будут умирать на глазах друг у друга, сначала Вася, потому что маленький и слабенький. Видя это, Полина будет медленно сходить с ума… Нет, нет, нет! Кауров изо всех сил прикусил губу. Хотел болью прогнать черные мысли. Мысли не уходили. Ему нужно было срочно очистить от них голову. А что потом? Тупо ждать конца? Как ждут своей очереди свиньи на скотобойне. Или все-таки действовать? Но как? Что там делают в критических ситуациях герои кинобоевиков? Кауров напряг мозг, пытаясь припомнить хоть один фильм, где герой оказался бы в похожей ситуации. Не было таких фильмов. Ни разу еще он не видел, чтобы кого-то заковывали в наручники, сажали в клетку и заваливали сверху картошкой. Был такой иллюзионист Гудини, которого в наручниках закапывали в землю, а он в считаные минуты, пока хватало воздуха, освобождался от браслетов и вылезал на поверхность. Но Гудини, насколько помнил Кауров, постоянно развивал и тренировал свое тело, мог напрягать, расслаблять и гнуть руки так, что они пролезали сквозь наручники. Но он-то не Гудини… Он жалкое, слабое, глупое, никчемное существо, не способное оградить от опасности себя и самых дорогих, близких людей. Если бы он не велел Полине ехать в Лугу в заброшенный дом, этого кошмара не было бы. Неизвестно, что стало бы с ним самим — сумели бы эти преступники схватить его на питерских улицах или нет, но жена и сын скорее всего были бы живы… Что он наделал! А ведь есть еще мама в больнице. Она ничего этого не переживет. Преодолевая мучительную слабость во всем теле, Геннадий завыл в голос. Он плакал без слез. Кусал губы. Бился затылком о дощатый пол. Скреб по нему ногтями… Кауров больше не был Кауровым. Не был человеком. Он стал никем.

Внезапно машина замедлила ход и остановилась. Геннадий прислушался. Ему почудились голоса. А что если это гаишники остановили грузовик? Может, это единственный шанс? Кауров закричал: «Помогите!». Начал пятками изо всех сил колотить об пол.

Машина снова тронулась с места. Кауров перестал производить шумовые эффекты. Вскоре грузовик затрясло на ухабах. Очевидно, он свернул на плохую проселочную дорогу. «Неужели вот оно? — пронзила мозг страшная мысль. — Завезли в лес. Сейчас будут убивать или мучить…».

Машина остановилась. Кто-то запрыгнул в кузов, начал раскидывать картошку над головой у Каурова. Геннадий почувствовал, что у него стремительно замерзают ноги — снизу вверх, от кончиков пальцев к коленям. Вот с клетки слетели последние картофелины, и в слабом свете показался человек, похожий на кавказца. Он отпер засов и приказал: «Быстро вылез, сука!»

Геннадий не торопился принимать муки. Он продолжал лежать на спине, отрешенно глядя вверх. Тогда «кавказец» извлек откуда-то нож и, не долго думая, ткнул им Каурова под ребра. Ткнул несильно, но очень чувствительно. Потом схватился за цепь наручников, и так дернул ее вверх, что едва не вывернул Геннадию руки в суставах.

Кауров послушно выполз из клетки. «Кавказец» молча заехал ему ботинком под ребра — в то самое место, куда тыкал ножом. От удара Кауров распластался на картофельной куче, заливая ее кровью, вытекающей из пореза в груди. А мучитель продолжал подгонять его пинками до тех пор, пока не вытолкнул из кузова. Падая, Геннадий не успел сгруппироваться и рухнул, больно ударившись оземь правым бедром. Над ним тут же навис бритый главарь в высоких армейских ботинках.

— Чего шумим? — поинтересовался он, презрительно улыбаясь. И неожиданно добавил: — Ты поссать не хочешь?

Кауров отрицательно мотнул головой.

— А я хочу, — сообщил главарь. И нарочито медленно, стоя над ним, стал расстегивать ширинку. Кауров, превозмогая боль, вскочил и метнулся в кусты. Но удар в затылок догнал его и сбил с ног. В голове зазвенело, а в глазах начали летать черные мухи. Каурова вытащили за ноги из кустов, перевернули на спину. И опять над ним стоял человек с расстегнутой ширинкой.

— Я не закончил, — неумолимо уведомил он.

Кауров не стал дожидаться унижения. Извернувшись, неимоверным последним усилием он попытался ударить своего мучителя снизу наручниками по ноге. Тот успел отскочить. Но Геннадий каким-то нелепым движением умудрился поймать его ногу цепью наручников, рванул на себя и вцепился зубами в голень повыше ботинка.

В ту же секунду позвоночник пронзила резкая боль, потом будто током ударило в почки, чем-то острым парализовало шею. Но он продолжал неистово сжимать челюсть… Геннадию обожгло затылок — так сильно его дернули за волосы. Следом обожгло щеку — это в нее возле губ вошел нож. Лезвие, разрезая десны, стало медленно разжимать Каурову зубы. Его челюсти были слабее стали. Аккуратно высвободив ногу, главарь выдернул лезвие изо рта Геннадия, но не убрал, а приставил нож к его горлу. Нажимая снизу острием в подбородок и подтаскивая голову Каурова вверх за волосы, этот страшный человек заставил его медленно встать на колени, потом на ноги.

Теперь они стояли лицом друг к другу. Глаза в глаза. Геннадия буравили широкие злые зрачки, а белки врага были налиты кровью. Было страшно. Хотелось отвести взгляд. Но что-то внутри заставляло Каурова сопротивляться этой звериной силе.

— Ты еще плевки мои будешь слизывать с асфальта, — прошептал ему в нос главарь, обдав горячим чесночным дыханием.

— Что вы сделали с женой и сыном? — дыхнул Кауров в ответ в лицо главаря.

— Ты думаешь, мы кто? — улыбнулся бритый, будто не слыша вопроса. — Мы не люди. Мы ангелы. Нас за тобой бог послал.

Эти слова удивили, еще больше напугали Каурова. Но он повторил:

— Что с женой и сыном?

— И ты тоже не человек, — продолжал бритый странную свою речь. — Ты — тень мертвеца. Очень бледная тень. В тебе живой крови нету ни капли. Мертвее мертвого. Ты думаешь, ты родился сколько там лет назад? Нет. Ты из могилы выполз на свет. Для того выполз, чтобы сейчас тут передо мной оказаться.

— Что с женой и сыном? — настаивал Кауров. Он не мог больше слушать этого человека. Его слова несли какой-то загадочный смысл и от того были втройне оскорбительны и страшны. Они были какой-то новой разновидностью пытки. Кауров не мог больше ее выносить. Он втянул в себя всю слюну вперемешку с кровью и собрался уже выплюнуть этот сгусток в лицо главарю, чтобы тот, наконец, замолчал. Но противник, будто разгадав эти намерения, вдруг резко оттолкнул его от себя. Геннадий упал. Бритый наступил ему на горло ботинком, так что враз перехватило дыхание. Враг низко склонился над ним, от чего у него из-за пазухи вывалился крестик на цепочке и шмякнулся Геннадию прямо на лоб. Бритый сграбастал крест в ладонь. Задумался на мгновенье и отчетливо прошептал: