относившегося к концу 1813 г., когда он дал ему важное дипломатическое поручение: «Каподистрия человек весьма достойный по своей честности, мягкости обращения, по своим познаниям и либеральным взглядам. Он родом из Корфу, следовательно, республиканец, и выбор мой остановился на нем именно потому, что мне известны принципы, которыми он руководствуется»[460].

Каподистрия в значительной мере оправдал возлагавшиеся на него надежды. В 1814–1815 гг., на Венском конгрессе, имея столь серьезных противников, как Меттерних, Талейран, Каслри, он с большим искусством содействовал осуществлению российской программы послевоенного устройства Европы. Доверие и расположение к нему Александра I все более увеличивались, и царь после завершения работы Конгресса назначил Каподистрию статс-секретарем Министерства иностранных дел России. Другим статс-секретарем был К. В. Нессельроде, но вес и авторитет Каподистрии в служебных делах был несоизмеримо выше и фактически, как уже говорилось, до 1821 г. грек с Корфу являлся министром иностранных дел России.

Во время своего пребывания в России образованный ионический аристократ поддерживал связи с видными деятелями русской культуры. Материалы об этих связях, неиспользовавшиеся до сих пор биографами Каподистрии, позволяют пролить новый свет на интеллектуальный и духовный облик этой выдающейся личности.

Особенно близкие отношения установились у дипломата с Карамзиным. После первой встречи между ними в феврале 1816 г., о которой говорилось в начале нашего очерка, историк и дипломат виделись регулярно, между ними сложилась тесная дружба, продолжавшаяся до смерти Карамзина в 1826 г. Карамзин был высокого мнения о человеческих качествах Каподистрии. Вот некоторые отзывы знаменитого историка о его греческом друге: это «умнейший человек нынешнего двора», «умный, благородный человек», «он душою высок перед другими»[461]. Учитывая независимый характер Карамзина, который не заискивал ради личных выгод перед сильными мира сего, его оценка умственных и душевных качеств Каподистрии, в то время влиятельного министра, имеет высокую цену. Свое влияние Каподистрия готов был всегда использовать ради русской культуры, к которой он относился с большим уважением.

Особого внимания заслуживают совместные действия Каподистрии и Карамзина в 1820 г. по спасению А. С. Пушкина от преследования. Великий русский поэт вызвал грев царя своими вольнолюбивыми стихами, и ему грозила ссылка в Сибирь или на Соловки. Но в конечном счете ссылка была заменена переводом Пушкина, числившегося на службе в Коллегии иностранных дел, из Петербурга в Кишинев, в канцелярию наместника Бессарабии И. Н. Инзова. И заслуга в этом принадлежит Каподистрии и Карамзину, объединившим свои усилия для того, чтобы спасти юного поэта от суровой кары. Как пишет хорошо осведомленный мемуарист Ф. Ф. Вигель, «трудно было заставить Александра отменить приговор, к счастью, два мужа твердых, благородных, им уважаемых, Каподистрия и Карамзин, дерзнули доказывать ему всю жестокость наказания и умолить о смягчении его»[462].

Помимо Н. М. Карамзина, друзьями статс-секретаря были также писатели В. А. Жуковский и И. И. Дмитриев. Связи Каподистрии с литературными и научными кругами России были широкими. Он хлопотал перед царем не только за Пушкина, но и за других писателей и ученых. Благодаря этому Каподистрия снискал себе репутацию умного и просвещенного вельможи, покровителя наук и искусств. 17 (29) июня 1818 г. Петербургская Академия наук единогласно избрала его своим членом как имеющего желание и возможности «оказать важные услуги наукам и Академии в частности»[463]. Действительно, Каподистрия не раз добивался субсидий для ученых, содействовал изданию их трудов. Более того, образованный грек был вдохновителем некоторых научных проектов. Так, этнограф и художник П. П. Свиньин пишет в предисловии к своему этнографическому описанию народов России: «Я останусь навсегда признательным графу Каподистрия за то, что он первый посеял во мне мысль и поощрил на дерзкое предприятие объехать Россию, предприятие, которое через десять лет после того удалось мне выполнить совершенно по его плану»[464].

Среди друзей Каподистрии в России были не только писатели и ученые. У него были друзья и единомышленники среди дипломатов и военных, особенно среди тех, кто был сторонником решительной поддержки Россией ее православных единоверцев на Балканах. В их числе был генерал А. П. Ермолов. Этот видный военачальник, в 1816–1827 гг. главнокомандующий войсками на Кавказе, так отзывался о Каподистрии в одном из своих писем 1817 г.: «Я люблю сего человека как отлично умного и отдаю ему справедливость, что никто лучше не видит пользы политических наших дел»[465].

Помимо большого ума и высоких душевных качеств грекакорфиота, общавшиеся с ним россияне отмечали благородство и красоту его внешнего облика, вызывавшие древнегреческие реминисценции. По описанию Д. Н. Свербеева, дипломата и общественного деятеля, встретившегося с Каподистрией в 1817 г., это был тогда «стройный, довольно высокий ростом [человек], одетый весь в черном, бледный лицом, которое представляло, как бы на древнем антике или медали, изящный тип греческой мужской красоты»[466].

Обаятельный облик Каподистрии запечатлели и русские художники. Благодаря изысканиям О. А. Белобровой, в последние годы стали известны его портреты, принадлежащие кисти видных русских художников О. А. Кипренского и А. П. Брюллова (брат К. П. Брюллова)[467].

Все приведенные выше материалы говорят о том, что отношение к выдающемуся греку в России было весьма благожелательным.

По словам одного из греческих биографов Каподистрии, он «пользовался всеобщей любовью в России и не имел врагов, несмотря на важные должности, которые он занимал на протяжении долгих десяти лет»[468]. Но утверждение это не совсем точно. Враги и недоброжелатели у греческого министра Александра I в России были. Консерваторы видели в нем «либерала» и «конституционалиста», принципы и деятельность которого противоречили охранительным основам политики самодержавия.

Несмотря на интриги недоброжелателей, положение Каподистрии в российском правительстве оставалось прочным до тех пор, пока европейская политика Александра I основывалась на определенном признании необратимости перемен, созданных Французской революцией и наполеоновскими войнами. Но оно пошатнулось, когда во внешней политике России победила открыто реакционная линия.

К. В. Нессельроде, другой статс-секретарь по иностранным делам, придерживавшийся реакционных взглядов и питавший зависть и неприязнь к своему греческому коллеге, намного превосходившему его по дипломатическим способностям, 4 (16) марта 1821 г. сообщал со злорадством своей жене, что «доверие “восьмому мудрецу” значительно уменьшилось и расположение к нему уже не прежнее… Каподистрия сам вызвал перемену настойчивостью и неосторожностью, с которыми он выражал свои мнения, по совести ошибочные»[469]. Письмо это было написано в Лайбахе (Любляна), на конгрессе Священного союза, где проявились разногласия между Александром I, ставшим на путь открытой контрреволюции, и его министром, сохранившим верность своим либеральным убеждениям.

Разногласия эти переросли в открытый конфликт после начала Греческой революции. Находясь на русской службе, Каподистрия оставался греческим патриотом, сторонником освобождения Греции от османского ига. Первоначально он отнесся отрицательно к начавшемуся в марте 1821 г. освободительному восстанию в Греции, считая его преждевременным. Но когда это восстание переросло в общенациональную революцию, он решительно встал на ее сторону.

Неудача усилий Каподистрии побудить